— Вот и мы так думали, — сухо сказал Ленц. — А машина, оказывается, не застрахована!
— Проклятие! Это правда, Отто?
Кестер кивнул:
— Я только сегодня об этом узнал.
— А мы еще нянчились с этим голубчиком, что твои сестры милосердия, да еще в драку ввязались из-за его драндулета, — проворчал Ленц. — И все для того, чтобы нагреть себя на четыре тысячи марок.
— Ну кто же мог знать! — сказал я.
Ленц вдруг стал хохотать.
— Нет, это просто цирк!
— Что же теперь делать, Отто? — спросил я.
— Я заявил о нашей претензии распорядителю аукциона. Да боюсь, из этого ничего не выйдет.
— Прогорим с нашей лавочкой — вот и все, что выйдет, — сказал Готфрид. — Финансовое управление давно уже точит на нас зуб из-за налогов.
— Не исключено, — согласился с ним Кестер.
Ленц встал.
— Стойкость и выдержка в трудных ситуациях — вот что украшает солдата. — Он подошел к шкафу и достал коньяк.
— С коньяком мы способны даже на подвиг, — сказал я. — Если не ошибаюсь, это у нас последняя приличная бутылка.
— Подвиги, мой мальчик, — заметил Ленц назидательно, — уместны в тяжелые времена. А у нас времена отчаянные. И единственное, что тут еще годится, — это юмор.
Он выпил свою стопку.
— Ну вот, а теперь я, пожалуй, оседлаю нашего старика Росинанта да попробую вытрясти из него хоть немного мелочи.
Он пересек темный двор, сел в такси и уехал. Мы с Кестером посидели еще немного вдвоем.
— Какая невезуха, Отто, — сказал я. — Нам дьявольски не везет в последнее время.
— Я приучил себя думать не более того, чем это необходимо для текущего дела, — сказал Кестер. — Дай Бог, чтобы и на это хватало. Ну, как там в горах?
— Если бы не эта болезнь, там был бы рай. Снег и солнце.
Он поднял голову.
— Снег и солнце. Звучит довольно-таки неправдоподобно, а?
— Да. Чертовски неправдоподобно. Но там, наверху, все как в сказке.
Он взглянул на меня.
— Что ты собираешься делать вечером?
Я пожал плечами:
— Для начала отволоку чемодан домой.
— Мне еще надо отлучиться на часик. Зайдешь потом в бар?
— Само собой, — сказал я. — Куда я денусь?
Я съездил на вокзал за чемоданом и отвез его домой. Дверь я постарался открыть без малейшего шума — очень уж не хотелось ни с кем говорить. Мне удалось прошмыгнуть к себе, не попав на глаза фрау Залевски. Какое-то время я посидел, разглядывая свою комнату.
На столе лежали письма и газеты. В конвертах были одни только рекламные проспекты. Мне ведь никто не писал. «Теперь это изменится», — подумал я.
Потом я встал, умылся, переоделся. Чемодан я не стал распаковывать — хотелось иметь хоть какое-то дело, когда вернусь. Не заглянул я и в комнату Пат, хотя знал, что в ней никто не живет. Я тихонько прокрался по коридору и вздохнул с облегчением, когда оказался на улице.
Я пошел перекусить в кафе «Интернациональ». В дверях со мной поздоровался кельнер Алоис.
— Никак вспомнили о нас?
— Да, — сказал я. — В конце концов все ведь возвращается на круги своя.
Роза с девицами сидела за большим столом. Сбор был почти полный — у них был как раз перерыв между первым и вторым обходами.
— Бог мой, да это Роберт, — сказала Роза. — Редкий гость.
— Только не спрашивай меня ни о чем, — сказал я. — Главное, что я опять здесь.
— То есть как? Ты опять будешь заглядывать сюда часто?
— Вероятно.
— Ничего, не расстраивайся, — сказала она, посмотрев на меня. — Все проходит.
— Что верно, то верно, — сказал я. — Самая надежная истина на свете.
— Ясное дело, что так, — сказала Роза. — Вон Лили тоже может немало порассказать на этот счет.
— Лили? — Только теперь я заметил ее рядом с Розой. — А ты что тут делаешь? Ты ведь замужем и должна сидеть дома при своей мастерской бытового оборудования. Так?
Лили ничего не ответила.
— Мастерская, как же, — насмешливо сказала Роза. — Пока у нее еще были денежки, все шло как по маслу. Лили- сокровище, Лили — прелесть, а на прошлое нам наплевать! Да только вся эта благодать длилась ровно полгода! А как выскреб муженек все до последнего пфеннига да расцвел на ее деньги, так и заявил вдруг, что не потерпит жену-проститутку. — Роза задыхалась от негодования. — Он, видите ли, ничего об этом не знал! И был крайне шокирован ее прошлым! Настолько, что это явилось причиной развода. А денежки, конечно, уплыли.
— Сколько же было денег? — спросил я.
— Да уж немало, целых четыре тысячи! Можешь себе представить, со сколькими свиньями ей пришлось переспать, чтобы их собрать!
— Опять четыре тысячи, — сказал я. — Эта цифра сегодня прямо-таки висит в воздухе.
Роза посмотрела на меня с недоумением.
— Сыграй лучше что-нибудь, — сказала она, — глядишь, поднимется настроение.
— Ладно, раз уж мы все снова сошлись…
Я сел за пианино и сыграл несколько модных мелодий. Играя, я думал о том, что денег у Пат, чтобы заплатить за санаторий, хватит только до конца января и что теперь мне нужно зарабатывать больше, чем раньше. Я механически бил по клавишам и косил глазом на Розу и Лили. Роза слушала самозабвенно, а окаменевшее от непосильного разочарования лицо Лили было более холодным и безжизненным, чем посмертная маска.