— Возможно, — сказал я. — Но это тем более похвально.
Она попыталась улыбнуться:
— Почему же, Робби?
— Потому что это означает, что человек не сдается. — Я погладил ее по волосам. — А до тех пор, пока человек не сдается, он сильнее своей судьбы. Старое солдатское правило.
— У меня это не мужество, милый, — пробормотала она. — У меня это просто страх. Жалкий страх перед последним и великим страхом.
— Это и есть мужество, Пат.
Она прислонилась ко мне.
— Ах, Робби, ты ведь даже не знаешь, что такое страх.
— Знаю, — сказал я.
Дверь в купе отворилась. Проводник потребовал наши билеты. Я протянул их ему.
— Спальное место для дамы? — спросил он.
Я кивнул.
— Тогда вам нужно пройти в спальный вагон, — сказал он Пат. — В других вагонах ваш билет недействителен.
— Хорошо.
— А собаку нужно сдать в багажный вагон, — заявил он. — Там есть специальное купе для собак.
— Отлично, — сказал я. — Где же находится спальный вагон?
— Третий вагон направо. А багажный вагон в самом начале.
Он ушел. На его груди болтался небольшой фонарик. Как у шахтера где-нибудь в подземных коридорах.
— Придется переселяться, Пат, — сказал я. — Билли я уж как-нибудь доставлю тебе контрабандой. В багажном вагоне ему нечего делать.
Для себя я не взял спального места. Мне-то ничего не стоило просидеть ночь в углу купе. А это обходилось куда дешевле.
Чемоданы Пат уже были в спальном вагоне, куда их доставил Юпп. Купе было маленькое, уютное, обитое красным деревом. У Пат была нижняя полка. Я спросил у проводника, занято ли также верхнее место.
— Да, — сказал он. — От Франкфурта.
— А когда мы будем во Франкфурте? — спросил я.
— В половине третьего.
Я дал ему на чай, и он скрылся в своем отделении.
— Через полчаса я приду к тебе вместе с собакой, — сказал я Пат.
— Но ведь с собакой нельзя, проводник-то в вагоне.
— Ничего, как-нибудь. Ты только не запирай дверь.
Я пошел обратно мимо проводника, который внимательно посмотрел на меня. На следующей станции я вышел с собакой и пошел по платформе вдоль поезда. Миновав спальный вагон, я остановился и стал ждать. Вскоре проводник вышел поболтать с главным кондуктором. Тогда я вскочил в вагон, прошмыгнул к спальным купе и явился к Пат, никем не замеченный.
На ней был мягкий белый халат, и выглядела она замечательно. Ее глаза блестели.
— Все, я с этим справилась, Робби, — сказала она.
— Молодец. Но не хочешь ли прилечь? А то очень уж тут тесно. А я сяду к тебе на постель.
— Да, но… — Она нерешительно показала на верхнюю полку. — А что как откроется дверь и перед нами предстанет некто из союза призрения падших девиц?…
— До Франкфурта еще далеко, — сказал я. — Я буду начеку. Не засну.
Незадолго до Франкфурта я вернулся в свое купе. Прикорнул у окна и попытался вздремнуть. Но во Франкфурте сел мужчина с моржовыми усами, который немедленно раскрыл чемодан и принялся есть. Он чавкал так, что уснуть я не мог, а длилась трапеза около часа. Затем морж вытер усы, растянулся и задал такой концерт, какого мне еще не приходилось слышать. То был не просто храп, то было настоящее завывание, прерываемое отрывистыми стонами, тяжелыми вздохами и затяжным бульканьем. Я не мог уловить в этом никакой системы, настолько все было разнообразно. К счастью, в половине шестого он вышел.
Когда я проснулся, за окном все было бело. Снег падал крупными хлопьями, а само купе было погружено в какой-то нереальный сумеречный свет. Мы уже проезжали горы. Было почти девять часов. Потянувшись, я вышел умыться и побриться. Когда я вернулся, в купе была Пат. Вид у нее был свежий.
— Хорошо спала? — спросил я.
Она кивнула.
— А кем оказалась грозная ведьма на верхней полке?
— Молоденькой и хорошенькой девушкой. Ее зовут Хельга Гутман, и она едет в тот же санаторий, что и я.
— В самом деле?
— Да, Робби. Но ты спал плохо, это заметно. Тебе нужно как следует позавтракать.
— Только кофе, — сказал я. — Кофе и немного вишневки.
Мы отправились в вагон-ресторан. У меня вдруг поднялось настроение. Все выглядело не так мрачно, как вчера вечером.
Хельга Гутман уже сидела за столиком. Это была стройная, живая девушка южного типа.
— Какое странное совпадение, — сказал я. — Одно купе — и один санаторий.
— Не такое уж и странное, — возразила она.
Я посмотрел на нее. Она рассмеялась.
— В это время года вся стая собирается снова. Вот и эти все, — она указала рукой в угол вагона, — едут туда же.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
— Я их всех знаю по прошлому году. Там, в горах, все друг друга знают.
Подошел кельнер и принес кофе.
— Принесите мне еще большую порцию вишневки, — сказал я.
Надо было чего-нибудь выпить. Все вдруг стало так просто. Вот сидят люди и тоже едут в санаторий, даже во второй раз, и едут с таким видом, будто все это для них не более чем прогулка. Нелепо так бояться. Пат вернется, как возвращаются все эти люди. Я вовсе не думал о том, что всем этим людям снова приходится ехать в горы, мне было достаточно знать, что оттуда можно вернуться и прожить еще целый год. А за год много всего может произойти. Наше прошлое приучило нас смотреть на жизнь близорукими глазами.