— Что правда, то правда, — ответил наконец Равич. — В клинику мне не надо. Но я не хочу, чтобы ты осталась.
Он ожидал бури. Но Жоан спросила спокойно:
— Почему?
Попробовать, что ли, ей объяснить? Только вот как?
— Тебе здесь больше не место, — сказал он.
— Только здесь мне и место.
— Нет.
— Почему нет?
Он молчал. «До чего же ловка!» — подумалось ему. Простейшими вопросами добивается от него объяснений. А стоит пуститься в объяснения, ты волей-неволей уже оправдываешься.
— Сама знаешь, — ответил он. — И не прикидывайся дурочкой.
— Ты меня больше не хочешь?
— Нет! — отрезал он, а потом, неожиданно для себя, добавил: — Уже не так.
За окном монотонный плач из номера Гольдбергов. Плач по смерти. Заунывный похоронный напев пастухов с гор ливанских разносился над парижским переулком.
— Равич, — сказала Жоан, — ты должен мне помочь.
— Лучшая помощь с моей стороны — тебя оставить. Да и с твоей тоже.
Она словно вообще его не услышала.
— Ты должен мне помочь. Я могла бы и дальше обманывать, но не хочу. Да, у меня есть кто-то. Но это совсем другое, не то, что с тобой. Будь это одно и то же, я бы сюда не пришла.
Равич достал из кармана сигарету. Ощутил под пальцами приятную сухую плотность папиросной бумаги. Вот оно что. Зато все ясно. Как холодный нож под ребра — без всякой боли. Узнавать никогда не больно. Больно только до и после.
— Это — всегда другое, — сказал он. — И всегда одно и то же. «Ну что за пошлости я несу, — подумал он. — Газетные афоризмы. Вроде бы истина, а стоит произнести — до чего же убого звучит…»
Жоан подняла голову.
— Равич, — сказала она, — ты ведь знаешь: неправда, что любить можно только одного человека. Есть, конечно, однолюбы. Но это счастливчики. А есть совсем другие, которых то туда бросит, то сюда. Ты же знаешь.
Он наконец закурил. Сейчас, даже не глядя на Жоан, он ясно представлял, как она выглядит. Бледная, собранная, глаза от волнения потемнели, с виду хрупкая, в чем душа жива, но на самом деле ее ничем не собьешь, никакими силами. Вот такая же она была недавно у себя в квартире — словно ангел-провозвестник, вдохновенный, окрыленный и исполненный несокрушимой веры: неспешно пригвождая тебя к кресту, лишь бы ты не ушел, он свято убежден, что тебя спасает.
— Да, — проговорил он. — Это одна из обычных отговорок.
— Никакая это не отговорка. Такому человеку нет в жизни счастья. Его так и носит туда-сюда, и он ничего с собой поделать не может. И все в тебе таким клубком, накрепко, и не распутаешь, просто мрак какой-то, — а тебе через это обязательно пройти надо. И никуда ты от этого не денешься. Куда ты, туда и оно. И не развяжешься, это все равно сильней тебя.
— Зачем тогда думать? Подчинись, раз оно все равно сильней.
— Да я так и делаю. Знаю ведь, по-другому все равно не выйдет. Но… — Голос ее дрогнул. — Равич, я не хочу тебя терять.
Он молчал. Курил и не чувствовал вкуса дыма. «Терять меня ты не хочешь, — думал он. — Но и другого тоже. Вот в чем штука. И ведь можешь же! Как раз поэтому и нужно с тобой порвать. Дело совсем не в том, что у тебя был другой, — это-то забыть легче легкого. И простить тоже, ради бога, сколько угодно. Но ведь тебя это захватило, и ты не могла с этим совладать, вот же в чем несчастье. Хорошо, от этого ты, допустим, избавишься. Но попадется что-то другое. А потом еще, и снова, и снова. Это в тебе самой. Я и сам когда-то мог вот так же. Но с тобой не могу. Поэтому и нужно с тобой порвать. Пока я еще в силах. А то в следующий раз…»
— Ты думаешь, у нас с тобой что-то особенное, — заговорил он. — А это самая обычная вещь на свете. Называется: муж и любовник.
— Неправда!
— Правда. Просто разновидностей полно. Одна из них как раз твой случай.
— Да как у тебя язык поворачивается! — Она даже вскочила. — Да ты кто угодно, но только не муж и не будешь никогда! Скорее уж тот, другой… — Она осеклась. — Хотя нет, и он тоже нет. Не знаю, как объяснить.
— Хорошо, назовем это иначе: чувство опоры и приключение. Звучит вроде получше. Но на самом деле все то же самое. Хочется и одно удержать, и другое не упустить.
Она покачала головой.
— Равич, — сказала она из темноты, и в этот миг голос ее перевернул ему всю душу. — Слова-то можно найти всякие, и красивые, и нехорошие. Только этим не изменишь ничего. Я люблю тебя и буду любить до последнего вздоха. Я это знаю и очень ясно знаю. Ты для меня вроде как горизонт: на тебе все мысли кончаются. Что бы там со мной ни случилось, ты все равно во мне, пусть даже тебя это нисколько не трогает. Поверь, я не обманываю и не обманываюсь. И тебя от этого нисколько не убудет. Вот почему я снова и снова к тебе прихожу, вот почему не жалею ни о чем и даже виноватой себя не чувствую.
— В чувствах какая же может быть вина, Жоан? Откуда ты это вообще взяла?