Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

И Александру Владимировичу пришлось согласиться, а Нику — удержаться от желания резко ударить по тормозам и покрутить пальцем у виска.

— Да иди ты в баню с этими платьями и свадьбами, Варька! Я больше не могу делать вид, что все нормально!!! — заорала Милка в два часа дня и так и не надетое платье в меня швырнула.

— Хорошо, давай будем рыдать, в голос, — я согласилась сразу, — можно поехать ко мне, там сейчас располагаются предки Дэна. Его мать нам точно составит компанию, а его отец, возможно, перестанет смотреть на меня как на последнюю стервозную хищницу и ненавидеть за сам факт существования!!!

И я не сразу заметила, что под конец орала сама, а по лицу текли слезы, которые, заметив, я начала сердито размазывать по щекам.

У меня нет повода реветь, все хорошо, Дэн жив.

— Так, все, — неожиданно решительно объявила Мила и, не обращая внимания на консультантов, потащила меня на выход. — Дальше так нельзя, седьмой километр и мягкие стены твоей палаты в мои планы точно не входят.

С ума сходят по одиночке.

Это только гриппом все вместе болеют, я помню, но то, что мы творим — безумие в чистом виде.

Мы несемся по улице, перебегаем проспект, слушая несущиеся вслед проклятья и трель трамвая, летим, почти срываясь на бег, вверх по одной из улиц и наконец останавливаемся в закутке небольшого проулка. Из тех, которыми напичкан весь центр, но в которые не забредет ни один турист и о которых даже не все коренные жители знают.

— Что мы здесь делаем? — я оглядываю стену обшарпанного двухэтажного здания, исписанного графити.

Окна первого этажа заколочены, но просветы между досками все равно есть и видно, кружащуюся в воздухе, пыль и обломки штукатурки с досками на полу. Рядом с нами крыльцо в одну ступень и новехонькая железная дверь, приоткрытая.

— Ты меня прибить решила? — хмыкаю скептически. — Что б не мучилась?

— Нет, хотя стоит… — Милка оглядывает меня и с сожалением вздыхает, — но не сегодня. Хотя мыслишь ты правильно, сегодня мы будем бить…

Звучит угрожающе особенно в сочетании с иезуитской и предвкушающей улыбкой, но в здание следом за Милой все равно захожу.

— Объяснить не хочешь? — голос разлетается гулким эхом.

Я осторожно иду по всевозможному строительному мусору. Помещение огромно и потолок слишком высок, потому что первый и второй этаж объединены, и виднеются балки крыши. В одном из углов свалены рамы и пыльные мешки.

Несколько дверных проемов — без намека на двери и дверные косяки — зияют черными провалами.

Пыль — обычная и строительная со вкусом мела — слишком осязаема, ей не только дышишь, но и глотаешь.

— Милка? — я поворачиваюсь к подруге.

Вот только вместо ответа в дверном проеме появляется Ромка с Ником.

С кувалдами наперевес.

В респираторах, очках, касках и желтых костюмах а-ля ОЗК.

И, если бы не Ромочкино: «Варвар, приплыла!», я б их ни за что не узнала. И первый раз за эти дни у них получается меня удивить, вывести из состояния нордического спокойствия и невозмутимости. И пока я пытаюсь сообразить, что происходит, Милка тянет меня к неприметной двери.

— Пошли переодеваться!

— А комментарии для глупых?

Оглядывая небольшую коморку с диваном, шкафом и электрическим чайником на покосившейся тумбочке с тоской от собственной непонятливости попросила я.

— Ты про комнаты психразгрузки слышала? — скидывая рубашку и натягивая майку, поинтересовалась Мила. — Ну там посуду побить, комнату разгромить? Сейчас популярно. Вот, кстати, надевай.

Мне сунули пакет, из которого я с интересом извлекла старые джинсы и футболку. Свои, которые когда-то забыла у Милки и которые все не могла забрать.

— Я самые старые выбрала, — похвасталась Мила, глядя как я с удивлением опознаю в этой футболке свою любимую футболку с черепом, кою носила в классе седьмом.

Ну да, футболка и джинсы не единственное, что таскалось в гардеробе Милки из моих шмоток.

— Она ж не налезет, — я критически растянула ее.

Я о себе, конечно, хорошего мнения, но реалистичного.

— Налезет, — уверила Мила, — ты не фига не жрешь последние дни.

— Вообще-то жру, — проворчала, надевая любимые некогда черепа.

Футболка спокойно налезла, а Милка красноречиво хмыкнула.

— Она, просто, сразу была оверсайз.

— Ну-ну.

— Лучше, скажи, почему ваша психологическая разгрузка здесь? Кто вам дал на растерзание дом в центре города?

— Ник, — натягивая поверх джинс защитный костюм, сообщила Мила, — он выкупил под клуб. Сейчас мы все тут расфигачим для самоуспокоения и пользы дела, потом здесь все уберут, и ты будешь тут творить.

— Так вот ты какой, северный олень… — заправляя волосы под каску, проговорила с просыпающимся интересом и, выйдя, еще раз огляделась.

А Милка протянула забытый респиратор и первой нырнула в проем.

И, наверное, мне было это нужно.

Очень.

Когда Ник с ухмылкой врубил Rammstein на полную мощность до задрожавших остатков окон и объявил перед тем, как нацепить респиратор:

— Ну все, детки, развлекаемся!

Я только усмехнулась.

Когда, подавая пример, Ник с Ромкой разгромили стену — несущие, конечно, трогать было нельзя и бились только те, что разрешал Ник — я недоверчиво на это смотрела.