Три жизни Красина

Что же, наука и искусство требуют жертв. Саша никому не рассказывал о своих посещениях театров, музеев, выставок. Чего доброго и на упрёк нарвёшься. «Де, нашёл время, в России революция, рабочие парни не в театр, а в самодельный тир ходят, стрелять учатся, бомбы опробуют, а ты тут тенорочков слушаешь». Да разве же он не понимает! Но как ответишь ворчунам? Они не знают, что любитель театра патроны набивает для этих самых рабочих парней, спит на пироксилине, и, если полиция сцапает, — виселица гарантирована.

Пока добрался до Охты — совсем закоченел. Но вот и казармы Финляндского полка, рядом малый Охтенский проезд. Дверь в дом с угла, но она закрыта — поздно уже. Мороз подгоняет. Саша бегом влетел во двор, и пулей — в дверь.

В кухне тепло. Вкусно пахнет хлебом, хозяйка, наверное, днём пекла.

Прошёл в коридор, прислушался. В хозяйской комнате тишина, рядом комната жильца — тоже рабочего. Похрапывает. В патронной мастерской давно спят. Саша тихонько вошёл в комнату, в темноте зацепил за станок для набивки патронов. Чертыхнулся и нырнул под одеяло, только брюки и сапоги стащил. Благодать-то какая! Но вот леший, второпях забыл маузер под подушку сунуть. Вставать неохота, но надо. Достал пистолет, взвёл курок, и сон навалился, закружил уже куда-то.

Сергеев сквозь сон услышал какой-то шум в коридоре. Не хотелось вылезать из-под одеяла. «Небось хозяйский сынок опять явился выпивши и воюет с табуретками...»

Шум не прекращался.

Что за оказия! Кровать Сергеева, стоявшая поперёк двери, ведущей в кухню, вдруг поехала. В комнату воровато пробрался узкий луч света. Потом загрохотало что-то тяжёлое, металлическое, и свет погас.

Саша окончательно проснулся, когда его кровать очутилась на середине комнаты, а в дверях он увидел трёх городовых с винтовками.

Не размышляя, не думая о том, что он будет делать в следующую секунду, Сергеев вскочил и с силой задвинул кровать на прежнее место. Городовые и опомниться не успели, как дверь вытолкнула их в кухню.

— Открывай! Именем закона!..

— Сейчас, сейчас, вот оденусь только!..

Одеваться долго не пришлось. Городовые налегли на дверь, а Саша успел натянуть только один сапог.

Теперь в голове одна мысль — мастерская полна готовой продукции, несколько тысяч патронов, в банках порох, на окне хранится мелинит, тот, что с «Графтона» в прошлом году выловили рыбаки. Да и маузер у него «графтоновский». Кое-что спасли всё же с парохода. И тут же обожгло сознание: повесят!.. Вот так с рассветом и буду болтаться, да ещё на таком морозе. Почему-то страшно не хотелось висеть на холоде. Вот если бы расстреляли.

Дверь рухнула. Кровать отлетела в сторону. В комнату ввалился пристав с лампой в одной руке, револьвером в другой.

«Повесят, повесят обязательно!..»

Сергеев кинулся к кровати, выхватил из-под подушки маузер. Выстрел в комнате прозвучал страшно громко. Пристав, теряя лампу, рухнул на пол. Из комнаты хозяйки показались околоточный и городовые. Сергеев, не целясь, сделал ещё два выстрела.

С криком и бранью, забыв про оружие, городовые выскочили в коридор и ринулись к выходу.

Саша, не переставая стрелять, выбежал на улицу. В мерцающих отсветах ущербной луны, были видны удаляющиеся городовые. Нажал курок, выстрела не было, кончились патроны.

Сергеев, не торопясь, вернулся домой и первым делом надел второй сапог. Перезарядил маузер, взял патронташ и тогда только вспомнил о товарищах. Он не слышал, чтобы они стреляли.

Дом был пуст. Саша натянул пальто. Осторожно выглянул со двора на улицу. Никого!

Съехал по обледенелой набережной на Неву и двинулся к Смольному монастырю. Было около пяти часов утра. Мороз сгустился, плотнее осел на землю, на лёд реки. Луна закончила свою ночную вахту. Когда Сергеев добрался до середины Невы, с берега заговорили винтовки.

Пули визжали где-то в стороне. Потом всё стихло.

Саша сложил маузер. С трудом вылез на берег. На улице мёрз ранний извозчик...

Леонид Борисович прочитал последние страницы отчёта. В этот деловой документ он вписал рассказ о Саше Охтинском. Ведь он один отбивался в мастерской и обратил в бегство городовых и жандармов. Ведь это он сигналил Красину с башни в окошко Выборгской тюрьмы и снова отстреливался, снова ушёл.

Хочется в отчёте рассказать о всех, но это немыслимо, поэтому и отчёт выглядит несколько фрагментарно. Но в нём главное. Осталось только подвести итог. И это самое трудное, он не готов сейчас поставить все точки.

Красин отодвигает исписанные листы. Подходит к окну. За стеклом глухо урчит Берлин.

Часть вторая. Возвращение

Глава шестая. В берлинском захолустье

Берлин. Чужая земля, чужие люди. Скоро сорок, и нужно всё начинать сначала. Сколько раз приходилось «начинать сначала». Но тогда была молодость, на плечах студенческая тужурка, и вся Россия — дом родной. Теперь он в Германии. У него дети, их стало больше. И жена.