Три жизни Красина

Камо умалишённый! Это подтвердили крупнейшие берлинские психиатры. Два года они экспериментировали, проверяли с пристрастием — не симулирует ли заключённый сумасшествие.

Разве может нормальный человек оставаться совершенно безучастным, когда ему загоняют под ногти иголки, кожу жгут калёным железом, через тело пропускают токи высокого напряжения. А этот не реагирует. Вырывает у себя клок усов... «в подарок». Чёрт знает кому. Четыре месяца не садится, не ложится.

Сначала к нему никого не допускали. Потом, в тюремной больнице были разрешены свидания.

Красин шёл в больницу с тяжёлым чувством. За себя он не опасался, хотя тем, кто обвинял Камо в анархизме, не трудно было бы приклеить тот же ярлык и Красину и вообще любому русскому эмигранту-революционеру. В Германии социал-демократические убеждения формально не преследовались, но анархизм!..

Это был весьма удобный предлог для расправы с неугодными иностранцами. К ним в первую очередь относились русские социал-демократы. Ведь они главные виновники «беспорядков» в России.

Красин разузнавал стороной о всех «научных экспериментах», которые ставились над Камо. Леониду Борисовичу стало известно и заключение судебных экспертов — докторов Гофмана и Дингмана. Оно гласило: «Характерные черты его поведения не могут быть симулированы в течение продолжительного времени. Так ведёт себя настоящий больной, находящийся в состоянии умопомрачения».

А может быть, правда? Может быть, немецкая тюрьма, бесчеловечный режим, предельное напряжение прошлых боевых лет вылились теперь в «умопомрачение»?

Больница — та же тюрьма. И на окнах решётки. Только тюремщики одеты не в мундиры, а в белые халаты.

Комната свиданий. Она проглядывается со всех сторон. А вот и Камо.

Боже мой, что они сделали с этим человеком! Камо страшно похудел, зарос жёсткой щетиной. У него дёргаются руки, дрожат веки.

Тюремщики уходят. Но Красин знает — они не спускают глаз с Семёна. И Камо тоже об этом знает. Он смотрит на Красина с испугом, потом как-то жалко улыбается. Левая рука его всё время загребает воздух, словно Камо ловит мух.

Леониду Борисовичу стало не по себе. Спрашивать сейчас Семёна о его самочувствии просто бесчеловечно. Оно на его лице.

— Никитич, я здоров и не обращай внимания, пожалуйста, на ловлю мух...

Красин не верил ушам своим. У Камо на лице всё та же улыбка.

— Что передать Ильичу?

Камо вздрогнул. На мгновение в глазах засветилась радость, улыбка стала светлой, осмысленной, потом всё погасло. Семён может не отвечать. Камо, железный Камо, выдержит всё. Он не позволит германским черносотенцам разыграть в угоду царским палачам процесс над социал-демократами, боевиками.

Они встретились случайно. Но не случайно в руках у Красина и у Карла Либкнехта оказались одни и те же газеты — «Форверст», «Франкфуртер Цейтунг», «Юманите».

Все прогрессивные газеты Европы возмущались германским правительством, выдавшим «душевнобольного» Камо царским властям для расправы.

Леонид Борисович догадывался, что инициатором этих выступлений прессы был Владимир Ильич.

Карл Либкнехт подтвердил догадку.

— Удивительный человек Камо, непостижимый.

Для Красина не было неожиданностью, что Либкнехт знает Семёна.

— По просьбе Ленина я добился свидания с Камо. И мне повезло. Мы беседовали в отдельном кабинете, без посторонних. Вы представляете себе моё состояние, когда ввели Тер-Петросянца. Извивается, глаза блуждают... Я растерялся, не знал, что сказать, бормочу в замешательстве... «Вы плохо себя чувствуете... Вы уже здоровы, или...»

— Здоров!

— Я ушам своим не поверил, но глазам-то должен был доверять. Камо же стоит спокойно, взгляд осмысленный, хитро улыбается. Я не выдержал и ударился в патетику: «Пройти такую мучительную жизнь и быть здоровым! Это выше сил человека!.. Но вы, Камо, выдержали. Всё будет хорошо. Владимир Ильич направил меня к вам, просил передать, чтобы вы следили за своим здоровьем...»

Надо было видеть в этот момент Камо. Он разволновался. Руку к сердцу прижал, а сказать ничего не может. Только повторяет:

— Ленин! Ленин обо мне спрашивал!.. Передайте Ильичу, что никакие трудности не сумеют сломить кавказца!..

— Право, может быть, это и не слово в слово, я ведь хоть и читаю по-русски, но беглую речь понимаю с трудом.

Нет, Камо, наверное, сказал именно так. Леонид Борисович узнал «стиль» друга.

Либкнехт интересовался, какова, по мнению Красина, участь, которую готовят Семёну царские власти.

Леонид Борисович горько усмехнулся. Царские палачи знают своё дело. Для таких, как Камо, только один приговор — виселица. Конечно, кампания, поднятая в западной прессе и особенно в германской, окажет своё влияние на «правосудие». Но всё равно «смерть». Камо должен бежать. Красин уверен, что тифлисские товарищи уже готовят этот побег.

За окном ни днём ни ночью не умолкает Берлин.

Пунктуальные немцы давно уже спят, и серые сундуки зданий слепо пялятся на улицы тёмными провалами окон. А улицы шумят, улицы готовятся к завтрашнему дню.