Три жизни Красина

Тогда она тоже слушала Толстого. Но из всей его речи запомнила, что он говорил о богатых и бедных, пожурил студентов за то, что они воруют в яснополянском лесу яблоки. Он закончил свою проповедь призывом не следовать ложному учению Маркса.

Любовь Васильевна помнит, как Леонид разругался тогда с писателем. Сколько обидных слов наговорили они друг другу. Ух, разгневался же тогда старик.

А вечером Толстой снова явился к студентам и попросил извинения за свою резкость. Как он сказал тогда?

— Никто не должен, ни при каких обстоятельствах, выходить из себя!

Студенты были чуть ли не до слёз тронуты этим поступком писателя.

Любовь Васильевна прервала воспоминания. Деловито отодвинула штору, открыла форточку и впустила в кабинет сырой берлинский воздух. Хмурое утро окончательно испортило настроение, напомнило ещё об одной потере. Огромной, невосполнимой. Напомнило о живых и далёких...

Красин молча надел пальто, шляпу и, не завтракая, ушёл.

В сутолоке, в страшном напряжении протащился этот 1910 год. Вспоминая о нём, Леонид Борисович и сам удивлялся, как он выдержал такую каторжную нагрузку. Но в 1911 году Красин уже не просто инженер. Директора «Сименса и Шукерта» настаивают на том, чтобы Красин возглавлял московский филиал фирмы. И главное — не повышение по службе, нет, а возможность вновь очутиться в России. Но в реальности этой возможности Красин сильно сомневался. Ведь не станет же он объяснять директорам фирмы, что в России главе московского отделения может угрожать арест.

Но, по-видимому, руководители «Сименса и Шукерта» кое-что знали о прошлом Красина. И пренебрегли этим — дело, интересы фирмы прежде всего. Концерн Сименса оказал нажим на царские власти, — потребовал разрешить Красину въезд в Россию.

Департамент полиции всполошился. Товарищу министра внутренних дел полетело обеспокоенное письмо из особого отдела департамента:

«...Если имеется какая-либо формальная возможность воспретить Красину въезд в Россию, то Отдел полагал бы воспользоваться таковой, т. к. пребывание названного лица в России, по мнению Отдела, нежелательно».

Министерство внутренних дел и само понимало, что «нежелательно». Но портить из-за Красина отношения с германскими властями, с германскими промышленниками, вкладывающими крупные капиталы в электрификацию России, — тоже «нежелательно». И дался им этот инженер Красин, словно в Германии не нашлось порядочного инженера-немца с незапятнанной репутацией.

Но опыт показал директорам фирмы, что немцу труднее ориентироваться в сложной обстановке России. А от этого фирма, её доходы страдают. Красин же русский. Его будут слушать, его будут любить. Даже из социал-демократических, большевистских убеждений Красина, его тяги к рабочим директора «Сименса и Шукерта» хотели получить прибыль. Красин всецело зависит от них.

Фирма нажала, и министерство, наконец, дало согласие на въезд Красина в Россию. Пришлось смириться с тем, что за инженером Красиным будет учреждено строжайшее наблюдение. Никитичу ничего не простили. Но до поры до времени власти не хотели обострять отношения с таким мощным финансовым и промышленным партнёром, как концерн Сименса.

Леонид Борисович переезжал границу внутренне настороженный.

Паровоз устало отдувается у пограничной полосатой арки. Германские жандармы, как чёрные вороны в чёрных шинелях, чёрных касках с орлом, просеивают пассажиров. Те бредут в таможню. А на русской стороне уже стоит состав, готовый двинуться к Москве. Красин не спешит. Его провожают чёрные жандармы, а на той стороне арки ожидают голубые.

Но вот граница позади.

За окном леса, леса. Свои, русские. И хаты под соломенными грибами, и ядрёная грязь на сельских улочках. И маковки православных церквушек.

Ближе к Москве — чаще деревни, станции. Меньше хвои. Замелькали берёзы, осины.

А вот и первопрестольная. Всё та же суета на улицах и бестолковый гам в Охотном, у Иверской, на Мясницкой. Конки нет, как и в Берлине, трамвай. Зато полно ворон, галок, воробьёв на занавоженных мостовых.

Белокаменная!

Заботы навалились сразу. Предшественник Красина, добропорядочный немецкий инженер, был-таки порядочной скотиной. Жил в своё удовольствие, никуда не выезжал, делами не занимался. Сам подворовывал и на воровство смотрел сквозь пальцы. Строительство небольших электростанций для заводов тянулось годами. Никому не было дела до проектов, технического усовершенствования. Подрядчики работали недобросовестно. Оборудование ржавело, портилось, валялось среди строительного мусора.

Понятно, почему руководители фирмы были недовольны. Ведь московский филиал почти не давал прибылей. Удивительно, что он не нёс ещё убытков. От них фирму спасала баснословная дешевизна рабочей силы в России.