Три жизни одного человека

- Мужик, фашистов отсюда еще в сорок пятом вышибли. Какие сейчас фашисты в Подмосковье?

- А такие. Обыкновенные. Не знаешь что ли? У них тут и штаб есть.

- Да иди ты...

- Сам иди. Знаешь наш культурный центр? Это где казино, ресторан, адвокатская контора, спортивный клуб. Там у них и общество, это, как его... Забыл, как называется.

- Да и хрен с ним. Мне в него не вступать.

- Это уж точно...

Тихая ярость, переполнявшая меня, не давала возможности составить хоть какой-то план. Я только мысленно видел, как расшибаю им головы бейсбольной битой, и от этого сжимались мои кулаки и скрипели зубы.

Медленно проходя мимо стоянки авто, я увидел припаркованный джип с знакомым номером Н666АХ, и у меня сорвало крышу.  Безошибочно беря след, я пер, как танк, расстегивая на ходу куртку и доставая биту. Я не думал о том, что кто-то может меня видеть, запомнить и позже дать свидетельские показания. Перепрыгивая через ступеньки, я достиг двери и рванул ее. Она оказалась незапертой. Пройдя коридор и пропустив три двери, я открыл четвертую, и вошел в комнату, увешанную неофашистской атрибутикой. На одном из столов сидел молодой бритоголовый бычок, а за другим – мужчина, с виду вполне приличный.

- Вы, собственно, к кому? – спросил он меня.

Не в силах произнести что-то членораздельное сведенным ртом, я промычал в ответ. Бычок, почуяв неладное, сполз со стола и попытался преградить мне дорогу. Вкладывая все накопившееся во мне в удар, я двинул его в челюсть. Зубы у него лязгнули, и он спиной упал на пол и отрубился. Мужчина судорожно дернул боковой ящик и стал в нем шарить правой рукой. И в этом была его ошибка. Ему надо было встретить меня стоя. Он уже вынимал пистолет, когда я обрушил на его голову биту. Он осел. Я вытащил его из кресла и принялся избивать. Превратив его в кровавый мешок, я отшвырнул его в сторону и взялся за бычка. Бросил я его только тогда, когда он, пуская розовые пузыри, захрипел и затих. Оглядевшись, я увидел, что в сейфе у стола торчит огромная связка  ключей. Не раздумывая ни секунды, я выгреб все находящиеся в нем папки и бумаги, взял подвернувшуюся под руку большую спортивную сумку, видимо, бычка, и свалил их в нее. Затем, поочередно открывая ящики стола мужчины, собрал оттуда все и кинул в сумку же, а затем забрал со стола все бумажное, что на нем лежало. Закрыл сейф, добавил ногами обоим по спине и в живот, взял сумку, и пошел. Дойдя до двери, вернулся, обыскал обоих, забрал документы, записные книжки, сотовые телефоны.  Долбанул местный телефонный аппарат об пол и разбил его вдрызг. Выходя, выключил свет и закрыл за собой дверь. Подобрав ключи, закрыл ее на все замки. Потушил свет в коридоре и закрыл за собой входную дверь на ключ. Сырой ветер и мокрый снег немного прояснили голову. Я огляделся и, никого не увидев, вышел на улицу, зашвырнул ключи в кусты, за ними - мобильники, спустил под подбородок намордник шапки  и скользнул в темноту.

До станции меня подвез левак. Я вышел из машины, расплатился и пошел в сторону электричек. Но как только он уехал, я развернулся и зашагал в сторону комбината. Мне повезло, и вскоре я поймал еще одного частника. Он довез меня до поселка, в который я и вошел, а затем, сделав небольшой крюк, вышел полем к комбинату.

Я – не киношный Рэмбо, я человек, и мне было страшно. Я избил до полусмерти  двоих, даже не озаботясь узнать, были ли они непосредственно причастны к нападению или нет. Независимо от того, умрут они или выживут, меня будет искать разъяренная свора фашиствующих молодчиков, она будет рыть носом землю и сделает все, чтобы накормить ею меня досыта. Меня будут искать поднятые на ноги опера и следаки. Они тоже будут рыть землю носом, и если найдут, упекут за решетку, что было хуже смерти. Гнев застил мне глаза, и ума хватило только на то, чтобы натянуть на лицо маску, а на руки перчатки. Я уже был уверен, что видела меня куча народу, что какие-нибудь следы, за которые можно будет зацепиться,  я все-таки оставил. Мало того, у меня на руках была сумка с компроматом, каждый листок которого был моим смертным приговором.   Но черт со мной! Я подверг опасности своих близких. Они возьмут маму, и я, скуля, приползу к ним на брюхе... «Хоть бы они сдохли, хоть бы они сдохли!» - колотилась в мозгу одна и та же мысль.

Растопив буржуйку, я первым делом сжег шапку и перчатки. Порезал на куски куртку и по частям сжег и ее. Вслед за ней пошла вся моя одежда, вплоть до нижнего белья. Не дожидаясь, пока согреется вода, принял душ, переоделся во все чистое, и, затемнив окна, махнул водочки и засел разбирать добытое.