Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Названные здесь работы в максимально возможной для символизма в моем восприятии степени являют этот дух. Могу сразу согласиться, что для каждого из моих собеседников это будет не совсем так, и поэтому хочу сразу задать вопрос: так или нет? То есть ощущаете ли вы в этих полотнах дух символизма и в какой мере? Или для вас существует совершенно иной ряд работ, что я не исключаю, в которых вы ощущаете этот дух еще более сильно, чем в этих? Тогда я горю желанием получить перечень таких работ. Думаю, что это очень важно для взаимопонимания и понимания вообще духа символизма. Прошу вас не игнорировать эту мою просьбу. Она поможет избежать нам многих аспектов недопонимания, которое стало как бы имманентным состоянием нашей переписки, а возможно, является вообще одним из сущностных аспектов человеческой коммуникации. Степень адекватности взаимопонимания при вербальном общении… Явно далека от стопроцентной.

Вы видите, что перечислены очень разные работы. Далеко не все из них, например, Вл. Вл. отнесет к символизму вообще. Об этом у нас как-то косвенно вроде бы уже заходил с ним разговор. Мнения Н. Б. я пока вообще не знаю и ничего не буду предполагать.

Морис Дени.

Апрель.

1892.

Музей Крёллер-Мюллер. Оттерло

Что объединяет их для меня и в чем я вижу, ощущаю дух символизма?

Прежде всего в художественном выражении метафизической реальности. И в этом я усматриваю удивительную особенность именно символистского искусства. Символистам удалось в своих работах, не поднимаясь до уровня собственно художественного символа, выразить художественными средствами живописи и графики (ибо линия у многих из них играет огромное значение) бытие здесь и сейчас (в момент моего восприятия той или иной работы) метафизической реальности. И она выражена практически на изоморфном уровне, миметически (!), что особенно удивительно. Очень разными художественными средствами в названных мной работах (понятно, что ряд этот можно еще продолжить) визуально явлена метафизическая реальность. И явлена она не на самом высоком уровне эстетического восприятия — 4-м по моей классификации, если вы помните (уровне эстетического созерцания), — а на 3-м, духовно-эйдетическом уровне. На нем не осуществляется восхождения к художественному символу, не происходит выхода сознания реципиента за сами произведения, сквозь них, чтобы проникнуть в метафизическую реальность, как это происходит с некоторыми шедеврами классического искусства. Работы символистов сами являют нам камерный фрагмент метафизической реальности. В каждом случае совершенно свой, уникальный, таинственный, возвышенный и прекрасный (увы, других слов кроме главных эстетических терминов на ум не приходит, да их, по-моему, и нет).

Виктор Борисов-Мусатов.

Реквием.

1905.

ГТГ. Москва

В этом я и усматриваю собственно дух символизма в искусстве символистов — явить нашему духу эйдос (визуализированный образ) конкретного фрагмента метафизической реальности, что вообще-то с точки зрения трезвого разума невозможно, а вот некоторым символистам это удалось. //Как трудно все это членораздельно вербализовать!!! // В этом их величайшая заслуга.

Другими словами: если, созерцая какой-то классический шедевр (например, Боттичелли, Рогира, Кранаха), я на высшем этапе эстетического восприятия как бы прохожу сквозь него куда-то в иное пространство, которое я визуально не вижу, но переживаю его как-то по-иному и нахожусь на верху эстетического блаженства, то при созерцании названных работ символистов я не проникаю сквозь них, но в них самих вижу некую иную реальность и переживаю ее как метафизическую и при этом визуально представимую. Позже, если удастся, я попробую как-то прояснить это на конкретных работах, например, Пюви или Моро, но сейчас хочу привести два их высказывания, какими они сами пытались описать этот дух символизма. Они тоже явно ощущали его и жили им, но как трудно давалось это описать словами и как ярко получалось выразить кистью.

Франц фон Штук.

Саломея.

Ленбаххаус. Мюнхен

Пюви: «Произведение рождается из своего рода смутной эмоции, в которой оно пребывает, как организм в зародыше. Эту мысль, которая кроется в эмоции, я постоянно обдумываю, прокручиваю в голове, пока она не прояснится и не предстанет перед моим взором во всей возможной чистоте. Тогда я ищу зрелище, которое станет ее точнейшим переводом… Если хотите, это и есть символизм».

Моро: «Мной владеет одно стремление — величайшее рвение к абстракции. Человеческие чувства и страсти, конечно, живо интересуют меня. Однако эти движения души и ума не столь увлекательны, как задача передать в зримой форме те внутренние вспышки, которые трудно к чему-либо отнести; в их кажущейся незначительности проступает нечто божественное, и, будучи переведенными на язык чисто пластических эффектов, они открывают горизонты подлинно магические, можно сказать — величественные».