Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Один обозначает символизацию как поиск адекватных визуальных форм для воплощения смутной эмоции, другой стремится в зримой форме передать некую «абстракцию», которая выражает внутренние вспышки божественного озарения. Слова разные, смыслы близкие. Методы выражения-изображения тоже разные. Результаты их творчества — символизация на уровне уже моего восприятия, — очень близкие. Созданы визуальные образы, вызывающие во мне яркий процесс эстетического восприятия, окрашенный духом символизма. Хотя и очень по-разному окрашенный в каждом конкретном случае. Однако дух — один!

Чем он достигается? Совершенно особым взглядом (равно способом художественного выражения) на явления, представляющиеся символистам, да и любому духовно и эстетически развитому человеку вообще, наиболее таинственными и непостижимыми: вся духовно-мифологическая и божественная сфера (сфера Великого Другого), природа и образ женщины.

//Относительно последнего необходимо разъяснение для некоторой части женской читательской аудитории, если дело дойдет до публикации этого текста, ибо под человеком здесь (относительно образа женщины) подразумевался мужчина. Вероятно, для женщины в женщине нет ничего таинственного, как для меня — в мужчине. Для мужчины же, а, как известно, вся Культура, так сказать, физически, рукотворно, была создана, увы, исключительно мужчинами — такова была странная логика исторического развития или Божественного промысла — о чем тоже стоит когда-то подумать, — женщина всегда была и остается великой тайной. Именно стремление постичь и эту тайну, наряду с другими тайнами мироздания, стало одним из главнейших двигателей мужской креативной способности к созиданию Культуры. Как ощущают этот момент женщины, я хотел бы спросить у Н. Б. А если она не ответит на сие письменно… «мы напишем в спортлото».//

Понятно, что эти три мотива (Великое Другое во всех его проявлениях, природа в ее таинственной подоснове и Вечно Женственное) составляют основу по крайней мере всего новоевропейского искусства со времен Возрождения, но именно у символистов они, как правило, в некоем обобщенно синтетическом единстве выходят на уровень выражения самого духа символизма. При этом женский образ в его эйдетической идеализации выражения вселенской красоты, самой идеи прекрасного, или Вечной Женственности, играет у большинства символистов едва ли не главную роль. Понятно, что для исполнения этой роли больше подходили не реальные модели женщин XIX в. (хотя их и использовали многие символисты в качестве первоначальной натуры), но образы мифологические — греко-римские и ветхозаветные.

Однако я, кажется, увлекся. Тема-то действительно увлекательная. Подведу некоторый итог сказанному и в этой моей элоквенции, и в предыдущих рассуждениях о символизации.

Когда я говорю о символизации в искусстве, я имею в виду несколько уровней.

Самый высокий — это уровень художественного символа, осмысленного как ядро художественного образа в выдающихся произведениях искусства, в шедеврах.

Понятие художественной символизации относится ко всему искусству Культуры, т. е. к высокому искусству, и означает то, что символисты понимали под символичностью любого искусства, — выражение чисто художественными средствами, или средствами художественной формы чего-то, в самой этой форме не содержащегося и иными способами не выражаемого. Фактически речь здесь идет о художественности. Художественная символизация в конечном счете и может быть понята как художественность.

И внутри этой художественной символизации мы можем говорить об одной из специфических ее форм — духе символизма, который присущ только символистскому искусству.

На этом я хотел бы закончить в ожидании ваших писем.

В. Б.

230. В. Иванов

(03.03–06.04.12, получено 18.07.12)

О ПОСТАВЕ МОРО

(Триалог plus. С. 198–254)[115].

231. Н. Маньковская

(15.08.12)

ХРАНИТЕЛЬ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОЧАГА

(Триалог plus. С. 143–166)

Музей-квартира Гюстава Моро в Париже

232. В. Иванов

(10–27.09.12)

Дорогие собеседники,