Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Если воспринимать квартиру Гюстава Моро, предварительно начитавшись Гюисманса, то ничего, кроме легкого разочарования, испытать нельзя, но если отдаться своим впечатлениям более непредвзятого в результате можно лучше представить себе внутренний мир художника. При первом посещении не хотелось останавливать свое внимание на обстановке почти кукольных по размеру комнаток, на стенах которых трудно рассмотреть плотно развешанные рисунки и акварели. Возникает нетерпеливый вопрос: И это все? А где же его настоящие работы? И только почти бегом поднявшись в мастерскую, вздыхаешь радостно: Вот это-то я и искал. После второго посещения начинаешь лучше понимать символическую композицию всего дома Моро.

Квартира — это раковина, защитная оболочка, в ее камерных пространствах находила успокоение душа художника, чтобы затем вырваться на двухэтажный простор своей мастерской. Сама структура мемориального музея символизирует соотношение между душой, живущей в мире мифических образов, и телом, требующим успокоения в уютных комнатках. Уже по возвращении из Парижа я натолкнулся в литературе на сведения, проливающие свет на некоторые особенности квартиры Моро. Об этом несколько позже, хотя первоначально ее описание вовсе не входило в давно вынашиваемый замысел продолжения «Триптиха». Но теперь в ходе самой работы неожиданно для меня самого выплыла эта тема. Итак, квартира…

Не буду подробно описывать обстановку комнат. Все-таки и во второй раз я более стремился быстрее оказаться на третьем этаже, лишь немного дольше чем в ноябре рассматривая детали камерных интерьеров. Если удастся побывать в третий раз, то, может быть, задержусь в них подольше. Отмечу только один момент, важный для постижения внутреннего мира художника…

(14.09.12)

Некто в черном: Ты что, дневник пишешь?

Пожалуй, он прав. Ни к чему указывать даты. Больше не буду.

Насколько легко (относительно, конечно) дело шло при описании мастерской Моро, настолько туго оно продвигается, когда речь зашла о квартире художника. Картины, выставленные в двухэтажной мастерской, знакомят посетителя музея с миром мифических образов и пробуждают в душе чувство близости к их архетипам. Квартира же на первом этаже тоже род музея, но совершенно иного порядка. Сам Моро называл его «le musee sentimental» или просто «le petit musee».

Эпитет «сентиментальный» вызывает смущенное вопрошание. В современном словоупотреблении он отождествляется со слезливой чувствительностью, нередко фальшивой. Федор Карамазов в беседе с Алёшей «даже расхныкался. Он был сентиментален. Он был зол и сентиментален». Сентиментальность в этом случае отождествляется с хныкающей слезливостью, сочетающейся с природной злостью и распутством. В полном согласии с Достоевским Карл Густав Юнг писал: «Сентиментальность — сестра жестокости и грубости и обе всегда неразлучны». Другой оттенок: глуповатая, наивная чувствительность, присущая современному кичу. Разумеется, Моро называл свою квартиру «сентиментальным музеем» совсем в ином смысле. Французское слово «le sentiment» (чувство) может выражать состояние мечтательной интроспекции, соединенной с настроением романтической меланхолии. Созерцание внешних предметов вызывает игру воспоминаний, в которые погружается человек, забывая о невзгодах и заботах. Но, безусловно, не просто дать адекватный перевод понятия сентиментальности. Характерны трудности, с которыми сталкивались переводчики романа Флобера «L'Education sentimentale» (1869). В немецкой традиции роман фигурирует под самыми различными названиями: «Die Erziehung des Herzens» («Воспитание сердца»), «Lehrjahre des Gefuhls» («Годы обучения чувства», явная аллюзия на роман Гёте «Wilhelm Meisters Lehrjahre») и, наконец, «Die Schule der Empfindsamkeit» («Школа чувствительности»). Примечательно, что немецкие переводчики упорно избегали употребления многосмысленного эпитета. На русский язык название романа Флобера переводилось либо как «Сентиментальное воспитание», либо как «Воспитание чувств». Какой смысл вкладывал в понятие «сентиментальность» сам Флобер, остается не совсем ясным. Не лишено вероятности, что иронический. Юмористический оттенок прилагательное «сентиментальный» имело и у Лоренса Стерна, введшего его в литературу благодаря своему роману «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» («Sentimental journey through France and Italy», 1768). Однако в это понятие для Стерна входила и особая восприимчивость к собственным внутренним переживаниям, равно как и к — говорящей душе — красоте природы. Под «сентиментальным путешествием» писатель разумел прежде всего описание «мирного странствия сердца». Удачно найденное Лоренсом Стерном словечко использовалось затем для обозначения целого направления в искусстве XVIII в. Думаю, что и Моро вкладывал в это понятие отнюдь не иронический смысл.