Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

меня очень ободрила ваша доброжелательная реакция на многостраничный этюд, посвященный «Юпитеру и Семеле», поэтому решаюсь после долгого перерыва, частично вызванного внешними обстоятельствами, приступить к завершению своего «Триптиха», который Н. Б. — лестным для меня образом — назвала «романом культуры». От себя добавлю: «романом в письмах», хотя затрудняюсь дать однозначное жанровое определение собственным текстам. Безвозвратно прошли времена строго очерченных понятий, и отработанные в течение столетий жанры брошены на переплавку, а то и на свалку. Слово роман сохранило, хотя, вероятно, не для всех ушей, какое-то магическое обаяние, и несмотря на распространенное мнение о гибели того, что это слово означает, всегда теплится надежда на восстание феникса из постмодернистского пепла. В противоположность тягостной судьбе, постигшей ныне музыку, живопись и кино, литературная деятельность отличается «удивительной живучестью». «Она может самоопровергаться, саморазрушаться, объявлять себя невозможной, не переставая при этом быть самой собой». «Упав, она снова встанет на лапы и отряхнется, точно собака, вылезшая из пруда» (Уэльбек. На пороге паники.

В современном литературном процессе на всех уровнях прослеживается стремление к смысловой, жанровой и стилистической многомерности. Сама жизнь заставляет писателей в той или иной форме — иногда даже против своей воли — переступить границы внешней действительности и ввести в свои произведения существа и события иных планов бытия. Харуки Мураками как-то признался, что у него нет особого желания специально писать «мистические» романы, но, начиная в сердечной простоте рассказ о «земных» событиях, он убеждался, что углубление в них само собой приводит его сознание в соприкосновение с «иными мирами» (это мой свободный пересказ, под рукой нет текста самого Мураками, но суть его мысли, надеюсь, передал более или менее адекватно). Мне кажется, что наступают времена, когда все более и более наша обычная жизнь будет понятной только в свете познания ее духовного измерения.

Также это относится и к области герменевтических процедур. Можно, например, задаться скромной целью описать для друзей свои впечатления, полученные при посещении какого-нибудь музея, не ставя при этом никаких «мистических» или, упаси Бог, «эзотерических» задач, однако при углублении в переживания, вызванные созерцанием экспонируемых произведений, неожиданно наталкиваешься на смысловые слои, указующие на действие архетипов, восхождение к которым выводит за пределы эмпирического сознания. Как в свое время отметил Карл Густав Юнг, описание таких переживаний с трудом укладывается в научные рамки и требует использования образного языка, наработанного мифологией[116]. Нетрудно представить себе, что соприкосновение со сферой действия архетипов влечет за собой употребление мифологической лексики. Еще один шаг, и на наших глазах реципиент из занудного искусствоведа, сочиняющего скучные статейки, превращается в героя романа, странника по музейным лабиринтам, отправившегося на поиски утраченного в сознании мифа. Поэтому понятно, что этюды, посвященные творчеству Постава Моро, могут вызвать приятные моему сердцу ассоциации с романом.

Некто в черном: Ты не похож на героя…

Я: Так я не в том смысле…

Некто в черном: Все равно, не похож.

Я: Заменим «героя» на «персонаж»… подходит?

Некто в черном гымкает что-то невразумительное… затягивается сигаретой… после некоторой паузы: Вот я — настоящий герой… я бы начал с того, что пошел бы в бар… ну, там и все прочее… Уэльбека читал?

Я: Читал.

Некто в черном: Ну так вот… а ты какую-то тягомотину про музей тянешь. Уши вянут. Займись лучше проблемами атрибуции… (замолкает)

Я: Какой атрибуции? Причем здесь атрибуция? Я «Триптих» хочу закончить.

Некто в черном (со вздохом): Безнадежен… (исчезает)

Я: (с еще более глубоким вздохом): На всех не угодишь.

На экране появляется надпись: В июне мне снова удалось побывать в Париже. Как и в прошлый раз, забросив чемодан в гостиницу…

Некто в черном (неожиданно появляясь): В какую?

Я: Кому это интересно… Не мешай.

Некто в черном: Мне интересно.

Я: В ту же, в ту же. Люблю повторяемость в жизни.

…Я отправился в музей Гюстава Моро.