Примером такого опережающего свое время искусства парижского отшельника могут послужить три произведения, представленные на выставке. Это картина «Helene a la porte Sce'e» («Елена у Скейских врат») (72 × 100) и два этюда с изображением Елены Прекрасной, выполненные маслом на картоне (55 × 45). Пока я воздерживаюсь от смыслового анализа, только хочу отметить новаторские достоинства этих работ. Моро полностью отказался от художественных приемов, присущих историческому жанру во второй половине XIX столетия. Как в никаком другом произведении,
…Если продолжить сравнительный анализ, то он неизбежно приведет к необходимости метафизическо-мифологической интерпретации… или, лучше сказать, заманит в непролазные дебри…
Я: А выставка?
Пожалуй, он прав. Ставлю точку, но не отказываюсь от намерения посвятить выставке отдельное письмо.
Ваш собеседник и благожелатель
//Начало данного письма опубликовано в Триалоге plus в рамках письма В. В.
Из всего вышеизложенного вытекает представление о трех ступенях внутреннего развития, проходимых (в идеале) метафизическим синтетистом на пути эстетической инициации:
Осознание современной (собственной экзистенциальной) ситуации. Смутное чувство утраты мифа. Потребность в эстетическом очищении (purificatio).
Восстановление связи с античной мифологией. Открывается на ментально-психическом уровне реальность древних мифов. Миф как психический факт.
От античного мифа сознание восходит к его Архетипу. Возможность эйдетических созерцаний. Завершение инициации.
Исходя из этих кратко охарактеризованных предпосылок, я хочу поделиться с вами, дорогие собеседники, не только своими впечатлениями от выставки «Hélène de Troie. La beauté en majesté» («Елена Троянская. Величественная красота») (21.03.-25.06.12), но и поразмышлять об актуальности елено-троянского мифа. Поучительно представить себе, как складывается герменевтическая жизнь. Прибудь я в Париж несколько позже, то выставки и след бы простыл и, совершенно очевидно, мне не пришло бы в голову писать вам о Елене Прекрасной и предаваться изучению ее мифа. В этом случае возникает повод еще раз задуматься о «кармической» природе выставок, способных привлечь внимание к темам, не входившим непосредственно в круг герменевтических (и т. п.) интересов реципиента. Они либо открывают совершенно новые перспективы, меняют рельеф эстетического сознания (долины становятся холмами, а холмы — равнинами), либо извлекают из кажущегося «небытия» мотивы и образы, уже покоившиеся в глубинах подсознания, и тем самым обнаруживают свою связь с архетипами, структурирующими человеческую жизнь. Жизнь в Мюнхене позволила мне накопить в этом отношении немалый опыт. Имеется также немало выставок, посещение которых вызывает только сожаление о потерянном времени, но не о них теперь идет речь.
К какому же типу следует мне отнести «троянскую» выставку?