Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Классицизм Пуссена имеет много эстетических достоинств, отсутствующих у Бёклина. Да и масштаб дарования несколько иной, чем у швейцарского мастера. В исторической перспективе видно, однако, как благородный классицизм XVII в. постепенно перерождался в мертвенный академизм, не хуже натурализма отбивающий всякий разумный интерес к античной мифологии. Поэтому в таком контексте картины Бёклина помогли (частично) преодолеть отмершие стереотипы и найти новый доступ к потерявшим всякую жизненность мифам. В чем-то его реанимация античной мифологии сравнима с деянием Ницше, реформировавшим — к ужасу академических филологов — европейскую эстетику. Место абстрактных категорий заняли образы Аполлона и Диониса, а бёклиновские фавны и кентавры — сами того не подозревая — проложили путь к сюрреалистическим экспериментам Макса Эрнста, нарушив мирный покой реалистической живописи своим шумным вторжением. Грубоватые образы кентавров и наяд показали, что мифология еще имеет шанс для воскрешения ее в искусстве.

Наряду с Бёклином к мифологии обращались также прерафаэлиты. Над ними, как и над Моро и Бёклином, тяготеет обвинение в литературности, мешающее увидеть их подлинные художественные достоинства. Теперь ситуация начинает меняться. Не входя пока в прерафаэлитскую проблематику, только попутно отмечу картину Бёрн-Джонса «Пан и Психея» (1874). В отличие от Бёклина, который подчеркивал миксантропические черты в облике божества лесов и пастбищ, Пан под кистью английского мастера превратился в изысканный образ, предвосхищающий врубелевского Демона. Хотя Пан наделен козлиными ногами, а на голове растут заостренные уши, это как-то не бросается в глаза. Божество с томным состраданием бережно касается головы Психеи. Напрашивается прямая аналогия с иллюстрациями Врубеля к лермонтовской поэме[38].

Раз уже речь пошла о Врубеле, то нельзя не упомянуть (хотя вначале я не хотел этого делать) его картину «Пан». Если бёклиновский Пан еще сохраняет черты, заимствованные из античной мифологии, то у Бёрн-Джонса и Врубеля облик божества существенно меняется. Прерафаэлитский Пан — изысканно декадентский Демон, у Врубеля же он, так сказать, славянизируется. Скорее, это леший из волшебной русской сказки, а не сын Гермеса. В руке его свирель, но никак не скажешь, что она — метаморфозированная нимфа…

Некто в черном (неожиданно появляясь): А не пора ли закругляться?

Я (сробостью): Так я ведь только начал…

Некто в черном (не без праведного негодования): Нааааааачалл?

Я (почесывая затылок): Начал…

Некто в черном: Так вот и кончи.

Легко этому бездельнику сказать: кончи. А кентавры, наяды, тритоны? Ну как о них не промолвить доброго слова. Впрочем, он прав. Не может письмо приобретать характер монографического исследования. Хотя нужно было бы сказать и о втором типе символизации, который также характерен для творчества Бёклина. Придется посвятить ему следующее письмо. Теперь пора готовиться к отъезду в Италию. А это письмо пускай полежит в покое. Даст Бог, вернусь, перечитаю, почиркаю и отправлю Вам на расправу.

Михаил Врубель.

Пан.

1899.

ГТГ. Москва

С касталийскими благопожеланиями всем собеседникам В. И.

Художественная символизация — феномен бессознательной творческой деятельности Символизм присущ любому подлинному искусству

201. В. Бычков

(04–11.08.11)

Дорогие друзья,

сегодня завершил подготовку рукописи «Древнерусской эстетики» к сдаче на верстку, чем, как вы знаете, занимался всю весну и большую часть лета. При этом хочу выразить мою признательность Н. Б. и Л. С., которых пришлось призвать на помощь для выполнения этой работы, ибо одному справиться со столь большим объемом в короткий срок мне было не под силу. И других дел в это время пришлось выполнить немало. Крутились в работе верстки двух больших книг — новой редакции моего учебника (только вчера ушел в типографию) и нашего Триалога. Н. Б. (для Вл. Вл.) тоже только вчера закончила проверку и правку корректорской правки. Так что обратиться к нашим символическим пирогам было некогда, и сил на это не было никаких.

Тем большую радость доставили нам здесь фундаментальные письма Вл. Вл. И своим содержанием, и постановкой проблем и вопросов, которые сразу же дали толчок работе внутренних креативных сил в этом направлении и вызвали ностальгию по писанию, сесть за которое до сего дня не было возможности.