Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

И вот! Кажется, можно спокойно (хотя бы на один вечер) устроиться у компьютера и начать размышлять о вещах, крайне важных и значимых, затронутых в последних письмах Вл. Вл. По двум строчкам, полученным пару дней назад от него, понял, что наш друг простудился в Италии и не смог реализовать полностью свою программу там, но сейчас в Берлине и уже пишет новое письмо. Огорчен Вашим заболеванием, дорогой друг, да еще в столь неподходящее время и в таком благодатном месте, но несколько утешает, что Вы уже полны творческого горения и сидите за компьютером. Это лучшее лекарство от любых хворей. Поправляйтесь скорее. С нетерпением ждем и Вашего нового письма. Между тем за нами и прежде всего за мной большой эпистолярный долг. Давно не отвечал Вам по существу. Поэтому, закрыв последнюю страницу рукописи Древней Руси, решил хотя бы начать новое письмо и поразмышлять пока только о некоторых темах, поставленных в Вашем последнем послании. Посмотрим, во что это может вылиться.

В двух Ваших письмах (от 14.06 и от 15–24.06) Вы, отвечая на мои вопросы, разворачиваете Вашу теорию метафизического синтетизма (МС) и по ходу полемизируете с рядом моих теоретических положений, задавая мне и встречные вопросы.

Я хотел бы начать с ответов на Ваши вопросы по поводу некоторых положений моей теоретической позиции, ибо они касаются сущностных проблем эстетики, философии искусства и собственно символизации как главной темы наших последних бесед. А по ходу этих ответов-размышлений, возможно, удастся поговорить и об отдельных, не до конца еще проясненных для меня принципах теории МС. Или я остановлюсь на них позже.

Смысл основных теоретических вопросов, поднимаемых Вами в этих письмах, связан с моим пониманием художественного символа и в данном случае касается конкретно трех положений, по которым Вы в принципе не согласны со мной и еще раз вопрошаете, давая свой отрицательный ответ:

— синонимы ли в эстетике выражение и символизация?

— любое ли искусство является символическим?

— всякое ли художественное творчество имеет в основе своей интуитивно-бессознательный характер?

Я неоднократно и в письмах нашего Триалога, и в моих теоретических работах отвечал на эти вопросы в той или иной форме утвердительно, отнюдь не подшучивая ни над Вами, ни над кем-либо другим. Если же это делал неубедительно, то сие следует отнести на счет неуклюжести моего дискурса (— да разве я то говорю, что знал, пока не раскрыл рта?.. — парафраз Цветаевой). Символов моей речи и способов их сочетания не хватает для того, чтобы донести адекватно смысл моего знания. Увы!

Попробую еще раз, ибо темы эти оказываются непростыми для понимания, хотя в эстетике они сущностные, и не я их выдумал, а в той или иной форме к ним обращались практически все, всерьез размышлявшие о сути и смысле искусства. И отвечали чаще всего утвердительно.

Я не собираюсь, естественно, переписывать сюда тома текстов по истории эстетической мысли, но напомню несколько высказываний хорошо известных и почитаемых Вами авторов.

Лосев в «Диалектике художественной формы» прямо отождествляет выражение в искусстве, понимая его как художественную форму, с символом: «Выражение, или форма, сущности есть становящаяся в ином сущность, неизменно струящаяся своими смысловыми энергиями… Говоря вообще, выражение есть символ» (I 1, 44–45).

«Выражение есть та стихия, которая получается в результате воплощения (принципиального или фактического) всего эйдоса в инобытийной сфере. Выражение есть синтез эйдоса и его инобытия, и, поскольку эйдос есть прежде всего смысл, — выражение есть тождество логического и алогического. …Отсюда — символическая природа всякого выражения» (I 3, 52).

«…под символом я понимаю ту сторону в мифе, которая является специально выражающей. Символ есть смысловая выразительность мифа, или внешне-явленный лик мифа» (I 3, 64).

И напоследок напомню лосевское определение художественного выражения: «Художественное выражение, или форма, есть то выражение, которое выражает данную предметность целиком и в абсолютной адеквации, так что в выраженном не больше и не меньше смысла, чем в выражаемом» (I б, 79). (Курсивы везде Лосева — В. В.)

Приводя эти высказывания, я не хочу сказать, что полностью солидарен с Лосевым в понимании всех его терминов. Мое понимание, что видно из многих моих работ, отличается от лосевского. Однако его фактическое отождествление художественного выражения и художественного символа представляется мне не вызывающим сомнения.