Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

346. В. Иванов

(16.05.15)

Дорогая Надежда Борисовна,

с наслаждением проглотил Ваше замечательное письмо и спешу выразить мою полную солидарность с его направленностью. Насколько трактат Льва Толстого «Что такое искусство?» вызывает во мне род негодования, настолько ублажают меня эстетические воззрения Пеладана. Разрушительная дикость Толстого утомляет. Недавно пытался перечитать «Крейцерову сонату» и поразился ее мужицкой грубости. Поэтому инстинктивно возникает стремление, говоря словами Гюисманса, сделать все «Наоборот». Так поступил и Пеладан. Представимо, однако, что его подчеркнутый эстетизм может при известных обстоятельствах спровоцировать приступ эстетического нигилизма: тоже «Наоборот», только в другой перспективе и в другой (перевернутой) оптике. Не знаю, можно ли вообще всерьез принимать многие высказывания Толстого, уж слишком многое в них напоминает футуристический эпатаж. Общеобязательное преклонение перед Рафаэлем и Бетховеном в XIX веке, ведущее к дискредитирующему опошлению искусства — вполне понятным образом. — могло вызвать у Толстого (а позднее у футуристов) желание варварски расправиться с «культурой» буржуазно-мещанских салонов. В наше время мы имеем дело с принципиально другой ситуацией, в которой подобные эпатажные игры утрачивают долю своей «футуристической» оправданности и принятые, так сказать, «взаправду» ничего кроме вреда принести не могут. Эпатаж в качестве эстетического приема утратил всякий смысл и ничего кроме скуки вызвать не может. Но является ли пеладановский культ Красоты приемлемой альтернативой?

В Пеладане меня привлекает его стремление создать гармонический синтез современного искусства (имею в виду искусство конца XIX в.), религии (в католическом варианте) и оккультной традиции, переживавшей тогда во Франции род своеобразного ренессанса. Все три вышеперечисленных компонента можно представить и в других формах (если вспомнить, например, Флоренского, имевшего много общего с Пеладаном; можно было бы cum grano salis назвать Флоренского «православным Пеладаном»). Но наиболее существенным (и проблематическим) в Пеладане мне кажутся его оккультные интересы, в потенции несущие возможность возведения искусства на принципиально новую (мистериальную) ступень.

Сейчас я как раз читаю любопытную книгу Роберта Пинкус-Виттена (Robert Pincus-Witten) «Occult Symbolism in France. Josephin Peladan and the Salons de la RoseßCroix» (NY&London, 1976). Эта докторская диссертация меня мало удовлетворяет, но сама постановка проблемы соотношения оккультизма и искусства заслуживает внимания. Из этой книги я почерпнул и кое-какие цитаты из малодоступных источников. Вообще говоря, занимаясь Пеладаном, сталкиваюсь с большими трудностями в поисках его трудов и проникаюсь благородной завистью к Вам, изучившей «практически все его труды по эстетике (и не только)». В Париже я безуспешно искал труды Пеладана в книжных магазинах. В немецких и вовсе бесполезно спрашивать. Есть, правда, общегерманский антиквариат в Интернете (www.zvab.com), дающий сведения об интересующей вас книге во всех букинистических магазинах ФРГ, но и он принес мне мало радости. Скромные результаты дало и обращение к каталогу берлинской Национальной библиотеки. А какими изданиями пользуетесь Вы, если не секрет? Имеются ли современные издания теоретических трудов Пеладана? Был бы глубоко благодарен за библиографическую справку!

Посылаю Вам это краткое письмецо как спонтанную реакцию на Вашу интереснейшую статью-эпистолу, которая, надеюсь, станет поводом для углубления нашей дискуссии о проблемах символизма и синтетизма.

С чувством радостной признательности

Ваш В. И.

347. Н. Маньковская

(18.05.15)

Дорогой Владимир Владимирович!