Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Вспомнил же я об этой поездке в связи с названным эпизодом из книги Прилепина потому, что, как только мы вышли в открытое море, сразу поняли, что такое северные моря. Шла достаточно сильная волна, хотя рыбаки сказали, что это не шторм, а просто небольшая рябь, которая всегда бывает на Белом море. Мне же эта рябь показалась штормом баллов в пять-шесть. Наш утлый баркасик с дохлым мотором кидало вверх и вниз, как щепку. Уже через полчаса Кемь скрылась из виду за белесыми волнами и таким же белесым небом, а до Соловков было еще километров шестьдесят. Рыбаки сказали, что обычно они плывут часа четыре-пять.

Между тем они сразу же раскупорили бутылки и тут же упились вусмерть и отрубились (сказалась усталость — они были до этого в море больше недели), оставив одного на штурвале, который продержался на ногах не более пятнадцати минут, успев только сказать, чтобы мы держали курс «все время прямо». А что такое «прямо», когда берегов не видно, а солнце скрыто за мощной серо-пепельной завесой? Когда кто-то попытался выяснить у него, засыпающего стоя, а где у них компас, он заплетающимся голосом ответил: «Да мы его сразу, как только весной получаем, выпиваем». Оказывается, компасы у них были какие-то спиртовые.

Двое крепких парней из туристов встали за штурвал и стали вроде бы держать баркасик «прямо», ориентируясь по волне и ветру. Чем дальше мы плыли, тем сильнее швыряли нас волны. Ощущение было не из приятных — полная беспомощность в бескрайней водной враждебной стихии. Вот об этом я и вспомнил, читая Прилепина, ибо там описывалась подобная ситуация. Только его герои плыли с Соловков к материку, и у них были компас и карта, а мы шли в открытое море, не имея никаких средств для ориентации с упившейся командой. Между тем время от времени мы проплывали мимо каких-то островков, что несколько воодушевляло. По рассказам бывавших уже на Соловках, островки должны были встречаться по пути. Было ощущение, что мы идем верно. Правда, половина народа, особенно девушки, чувствовали себя очень плохо. Морская болезнь. Да к тому же они боялись находиться на палубе, на которой не было никаких ограждений, кроме низенького на уровне колен тросика вдоль бортов, и волны время от времени перехлестывали ее всю. А в трюме, где и сидела большая часть туристов, нестерпимо пахло тухлой рыбой, водорослями, и вообще там был, по-моему, ад кромешный.

Я находился все время на палубе. Сидел с несколькими еще ребятами перед рубкой, в которой и был штурвал, но в нее с трудом вмещалось только два-три человека. Выучился даже делать пару шагов по палубе на полусогнутых ногах. Часов через пять все острова исчезли, волны стали крупнее, усилился ветер, а Соловков не было видно нигде. Ребята из туристической группы забеспокоились и начали будить капитана, что удалось далеко не сразу. Слегка очухавшись и нещадно матюгаясь, он выбрался на палубу, понюхал воздух и констатировал: «Да вы, братцы, давно проплыли мимо Соловков и чешете в открытое море. Давай, крути штурвал назад». Тут уж ребята насели на него всерьез. Поставили самого к штурвалу, а двое стояли по бокам, поддерживая его, чтобы он не уснул и не выпал за борт.

Только еще часа через три мы добрались до Соловков, которые стоили того, чтобы вот так поболтаться в холодном Белом море по бескрайним волнам в течение более чем восьми часов и совершенно мокрым и продрогшим почувствовать, наконец, под ногами твердую почву святой земли. Здесь я не собираюсь описывать мощи Соловецкого монастыря и красоты сурового северного пейзажа. Думаю, все это обрисовано многократно более талантливыми писателями и журналистами. А вспомнил об этом сейчас лишь потому, что только после указанного места из романа Прилепина задумался о том, насколько опасным все-таки (если не безрассудным) было то мое первое путешествие по Белому морю в утлой лодчонке, серьезно перегруженной туристами с пьяным экипажем.

Наши попутчики и «благодетели» взвалили рюкзаки на спины и, не задерживаясь в монастыре, двинулись в глубь острова. А наша троица застряла на Соловках не на два, а на целых четыре дня. Рыбаки не двинулись в обратный путь, пока не выпили всю полученную водку. Мы поочередно смотрели соловецкие памятники, а один из нас троих постоянно дежурил на доре, чтобы рыбаки не уплыли без нас. Теплоходы из Архангельска и Кеми за эти дни не пришли, море все время штормило. Так что нас могли вывезти только наши рыбаки. Им-то это море было по колено.