Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

С этой поры еще одна трещина пробежала по уже разобщенной протестантской партии, трещина между курфюрстом Саксонским и его военачальником. Иоганн-Георг был готов бросить Оксеншерну и заключить свой мир с Фердинандом. Арним на это бы не пошел, и, насколько у него хватало власти, он добивался одной цели: всеобщий мир или ничего. Он не видел или не хотел видеть, что Хайльброннская лига так тесно связала благополучие протестантской Германии с интересами Оксеншерны и Ришелье, что теперь в империи не могло уже быть всеобщего мира, пока кто-то один не возьмет верх над соперником – либо Габсбурги, либо Бурбоны.

3

Тем временем в Нидерландах Ришелье, с одной стороны, и Оливарес – с другой, разрушали всякую надежду на заключение мира. В 1632 году принц Фредерик-Генрих Оранский беспрепятственно захватил Венло, Рурмонд и, наконец, «великий бастион» – Маастрихт. Более дерзкий и менее дальновидный военачальник пошел бы на Брюссель. Фредерика-Генриха сдерживали два соображения: во-первых, он не знал, хватит ли сил у его армии, чтобы удержать линию сообщения между границей и фламандской столицей, а во-вторых, ни он, ни правительство Соединенных провинций не имели уверенности в том, нужно ли им падение Брюсселя. С Ришелье уже было заключено тайное соглашение о полном разделе испанских Нидерландов: Франция получала южную половину, а голландцы – северную. Но Фредерик Генрих видел, что ослабление власти Габсбургов уже привело к чрезмерному усилению Бурбонов, и потому твердо решил любой ценой сохранить буферное государство между собой и разрастающейся французской монархией. Пока брюссельское правительство не подозревало об этом, голландцы, его открытые враги, становились его защитниками от агрессии со стороны Франции.

Стареющая эрцгерцогиня Изабелла едва ли осознавала этот поворот в развитии событий, но она, по крайней мере, понимала то, что отступление голландцев означает возможность мирного урегулирования, и ухватилась за эту соломинку всеми своими слабеющими силами. Для этого у нее были веские причины. Продвижению принца Оранского способствовали изменники, которых было немало среди фламандской знати, и, хотя заговор успели вовремя раскрыть, само его существование показало Изабелле, что почва под ее ногами, когда-то такая твердая, превратилась в трясину. Генеральные штаты, созванные в сентябре 1632 года, громко потребовали мира; нехватка денег на содержание армии, рост налогов, упадок торговли из-за военных действий и голландской конкуренции, которая душила порты и города, – все это заставило депутатов выступать за прекращение войны. С согласия Мадрида Изабелла охотно уступила; было заключено перемирие и избраны депутаты для обсуждения условий мира с Соединенными провинциями.

Делегаты встретились зимой 1632 года; в конце ноября в Брюссель пришли два известия, которые радикально изменили ситуацию: во-первых, что брат испанского короля назначен на пост губернатора вместо эрцгерцогини, и, во-вторых, что король Швеции убит при Лютцене. Назначение инфанта Фердинанда II, кардинала-инфанта, как его обычно называли, говорило о новой попытке возродить влияние и популярность Габсбургов в Брюсселе; смерть шведского короля означала, что император снова сможет оказать помощь. Несмотря ни на какие перемены, эрцгерцогиня, пожившая и мудрая, предпочла бы заключить мир, как и Фредерик-Генрих Оранский. Однако растущая вражда Бурбонов и Габсбургов вырвала рычаги управления из их рук. Эркюль де Шарнасе переубедил принца Оранского и взбудоражил партию войны в Соединенных провинциях, а Оливарес и король Испании отнеслись к мирным переговорам с полным презрением. Через тринадцать месяцев бесплодных споров делегаты разъехались.

Смерть короля Швеции дала толчок к возрождению Габсбургов, которое уже несколько месяцев зрело в самом сердце династии. В молодом поколении появились два принца, на которых семейство возложило новые надежды. Благодаря своему такту, любезности и рассудительности юный кардинал-инфант, брат Филиппа IV, которому тогда было немногим за 20 лет, исподволь втерся в доверие к Оливаресу и тем самым проложил себе путь к месту правителя Нидерландов. Его предназначили для церкви и еще в детстве сделали кардиналом, и принца ужасно раздражало, что духовный сан накладывает ограничения и на его удовольствия, и на амбиции. И тем не менее ему хватало ума использовать ту независимость от контроля со стороны брата, которую давал церковный пост. После его назначения статхаудером (штадтгальтером) Нидерландов эрцгерцогиня попросила его отложить свое церковное облачение в самый дальний сундук, поскольку кардиналы в качестве представителей власти не пользовались в Брюсселе популярностью. Это полностью устраивало кардинала-инфанта, и с тех пор алая мантия и биретта исчезают с его портретов, и он со своим узким овальным лицом в обрамлении блестящих льняных локонов, со свирепо торчащими усами на длинной верхней губе, в доспехах, с маршальским жезлом в руке предстает на портретах верхом на гарцующем боевом коне.