Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Тяжелейшей утратой для Валленштейна, которую он понес в Лютцене, стала гибель Паппенгейма. Не считавшийся с людскими потерями, надменный и непокорный, Паппенгейм тем не менее был героем для солдат: неутомимый, не знающий отдыха, пылкий, первый в атаке, последний в отступлении. У костров передавали друг другу истории о его невероятной храбрости, и еще до смерти он успел превратиться в легенду – с сотней боевых шрамов, которыми он похвалялся, с родимым пятном, похожим на скрещенные мечи, которое багровело, когда он приходил в гнев. Он мелькнул, словно яркая вспышка на этом мутном фоне, этот «принц Руперт» германской войны. Его преданность Валленштейну, его обожание и восхищение им сильнее воодушевляли войска, чем осознавал Валленштейн. Командующий был обязан своей властью только влиянию Паппенгейма на армию, и его потеря была для Валленштейна невосполнимой.

Обманываясь своим видимым могуществом, Валленштейн не задумывался, на чем оно основано, и за 1633 год растерял и верность, и уважение своих солдат. Сразу после битвы при Лютцене он обрушил на них свой гнев за поражение, арестовал, судил и приговорил к казни за трусость и измену 13 офицеров и 5 рядовых. Напрасно подчиненные молили его отменить приговор; суды не только не запугали армию, а, наоборот, вызвали в ней мятежный ропот, но Валленштейн не желал прислушаться ни к каким доводам ни разума, ни жалости, и 14 февраля 1633 года осужденных, ставших козлами отпущения, прилюдно казнили в Праге с позорным лишением чинов и привилегий.

Эта подтвержденная фактами жестокость сопровождалась слухами о его странностях, которые, разумеется, хотя бы отчасти были основаны на правде. Он не позволял офицерам заходить к нему в комнату в звенящих шпорах, он приказывал застилать соломой соседние улицы, чтобы заглушить грохот колес по булыжной мостовой, он велел убивать собак, кошек и петухов там, где селился, повесил слугу за то, что тот разбудил его ночью, держал при себе специальных головорезов, чтобы немедленно наказывать посетителей, которые разговаривали слишком громко.

Поведение Валленштейна оправдывало все слухи; в первые недели 1633 года он закрылся от людей и не пускал к себе никого, кроме слуг, зятя Трчки и военачальника Холька. Трчка был полным ничтожеством; а Хольк не относился к тем, кто мог смягчить его гнев или заменить собою Паппенгейма в качестве популярной в армии фигуры. Пьяница и солдафон Хольк (с 1632 г. фельдмаршал) был опытен, но действовал грубой силой, не зная жалости. Крестьяне называли его «Холь-Кух» – «Забери-Корову», в неуклюжем каламбуре объединив его имя и тягу к грабежам. Когда-то он был лютеранином и по идее оставался таковым, но в популярной песне ему в уста вложили такие характерные слова:

Ни стыда ни совести,
Лишь бы денег нагрести,
Лишь бы славы завести,
А Господь-то все простит.

Этот куплет коротко и довольно точно передает его настроения вплоть до самой смерти.

Авторитет Валленштейна в армии еще сильнее пошатнулся из-за того, что в его войска вербовали кого попало. В предыдущем году его личные земли были захвачены; впервые за военную карьеру его средства перестали соответствовать потребностям, и он вернулся к старой и порочной практике продажи офицерских постов, не интересуясь послужным списком покупателей.