Триокала. Исторический роман

– К сожалению, у меня прибавилось забот, – со вздохом отозвался Мемнон,. – Вряд ли я смогу тебе все объяснить, пришлось бы очень долго рассказывать… Если бы ты знала, девочка, что я пережил за один только этот последний год! Я ведь не только беглый гладиатор, но еще и пират, связанный страшной клятвой со своими товарищами по морскому разбою… Ты же не осуждаешь меня за это?

– О, нет! Что ты! – почти испуганно сказала девочка. – Напротив… я тобой восхищаюсь, – тихо добавила она.

– Давно бы бросил это ремесло, но пока не могу, – продолжал Мемнон, как бы рассуждая вслух. – Приходится скитаться по морям и заниматься грабежами. Опасное и противное это дело. Особенно в этом году у меня было много неприятностей, но, сказать по справедливости, было и много хорошего… Вот, к примеру, ты, Гита, – улыбнулся он ей. – Разве это не удача для меня, что я встретил тебя? Без тебя я не выбрался бы живым из проклятого ущелья и никто, кроме тебя, так не ухаживал бы за мной.

Гита радостно вспыхнула. Темное некрасивое лицо ее преобразилось, сверкнули ровные белые зубы, повеселели большие грустные глаза…

* * *

На следующий день произошло еще одно событие. В окрестностях Анкиры вырвались из эргастулов свыше четырехсот рабов. Во главе их был македонянин Диоксен, один из участников совещания в роще Паликов. Вооружившись топорами, серпами, кольями и рогатинами, они гурьбой двинулись к Галику, где стоял лагерь Сальвия.

Отряд Диоксена встречали в лагере радостными криками и звоном оружия. Все люди храброго македонянина получили тяжелое вооружение, а сам он был провозглашен на военной сходке третьим стратегом после Сальвия и Терамена.

С прибытием Диоксена и его отряда численность восставших возросла до восьмисот человек. В течение трех последующих дней в лагерь Сальвия сбежалось еще около двухсот рабов, и он располагал уже тысячей воинов. Оружие, доставленное пиратами, равномерно распределялось между всеми участниками восстания. Почти все они были вооружены копьями и щитами. Триста семьдесят из них, самые сильные и хорошо владевшие оружием, имели дорийские мечи и латы. Они составили отборный отряд. Сальвий назвал их триариями. В римском войске во время сражения триарии занимали третью линию как самые опытные бойцы. Главнокомандующий использовал их в качестве резерва, посылая в бой для последнего решительного натиска. «Дело дошло до триариев», – говорили римляне в таких случаях.

До претора доходили слухи, что мятежники каким-то образом обзавелись настоящим оружием, щитами и доспехами, но он этому не верил: откуда им было взяться у рабов? Нерва так никогда и не узнал о том, что повстанцев снабдили оружием те самые пираты, с которыми он спустя немного дней связал себя тесными узами из-за своей ненасытной алчности.

Впоследствии Диодор, осуждая действия Нервы под Гераклеей, писал, что тот, «сбитый с толку чужими советами», отказался от осады Каприонской горы, и «тем самым содействовал росту восстания, так как мятежники всюду разглашали о его трусости».

На одиннадцатый день восстания Сальвий получил от восставших титул первого стратега и назначил своими ближайшими помощниками Терамена, Диоксена и Френтана, приступив вместе с ними к организации войска.

В этом деле задавали тон бывшие воины-наемники из Сирии. Они не признавали другого строя, кроме македонской фаланги. Сальвий и его близкий друг Френтан (он был италийцем из самнитов), знакомые с военными порядками римлян, считали их самыми лучшими, но оба согласились с мнением большинства, понимая, что строительство армии по римскому образцу потребует много времени, а также первоклассного оружия, без которого даже численное превосходство восставших не могло дать им никакого преимущества перед легионами римлян и когортами италийцев74. Но сам Френтан в своем отряде насаждал римские порядки и обучал своих солдат сражаться в манипулярном строю. Он считал, что в будущем, когда восставшие будут располагать достаточным количеством оружия и снаряжения, им все равно придется перестраивать свою армию по образцу римской.

В течение трех дней повстанцы обучались сражаться в строю фаланги, пользуясь саррисами, которые приходилось изготовлять самим, снимая наконечники с копий обычной длины и насаживая их на самодельные тридцатифутовые древки. Кузнец Эргамен собрал вокруг себя несколько десятков человек и стал обучать их своему ремеслу. В лагере появились первые походные наковальни, на которых кузнец и его подручные выковывали наконечники для копий и даже мечи.