Триокала. Исторический роман

Между тем Нерва, бездействовавший в Гераклее, получил послание от Тициния. Тот сообщал, что ведет к Гераклее шестьсот восемьдесят воинов, собранных в Энне. Претор послал к нему гонца с ответным письмом, в котором подробно изложил свой план действий. По этому плану Тициний должен был отрезать противнику путь отхода в его неприступный лагерь на Каприонской горе. Для этого ему предписывалось выйти к Галику выше того места, где расположились мятежники и, заняв удобную позицию, отражать все их попытки пробиться к горе до тех пор, пока претор со своим отрядом не нападет на мятежников со стороны Гераклеи.

Тициний получил это письмо на полпути между Агригентом и Гераклеей. Решив в точности выполнить приказ претора, Тициний повернул колонну своих воинов на дорогу, ведущую к Цене, откуда проводник обещал к вечеру довести его к реке.

Вперед трибун послал десять конных разведчиков, которые вернулись к нему, когда утомленные и страдающие от жажды эннейцы шли по дороге, соединяющей Цену и Аллару. Разведчики сообщили, что мятежники расположились лагерем на левом берегу Галика в четырех милях от Гераклеи.

День близился к концу, когда колонна эннейских гоплитов подошла к реке. Тициний выбрал для стоянки невысокий холм, возвышавшийся примерно в полумиле от берега реки. Поднявшись на его вершину, трибун приказал своим сопалатникам воткнуть в землю копье с привязанным к нему белым вымпелом – символом главного командования.

Здесь солдаты стали разбивать свои палатки и разжигать костры. Времени на сооружение лагерных укреплений уже не было. До наступления темноты оставалось не больше двух часов. Тициний приказал командирам эномотий пропустить обоз ближе к реке, чтобы погонщики могли напоить вьючных животных, и выставить сторожевые заслоны на подходах со стороны возможного появления неприятеля, в том числе и со стороны Каприонской горы. Оттуда тоже можно было ждать нападения, хотя римлянин не мог себе представить, чтобы бунтовщики со своими кольями, фурками и рогатинами отважились бы вступить в бой с его хорошо вооруженными воинами.

Пока солдаты устанавливали для него палатку, Тициний, заложив руки за спину, прохаживался взад и вперед по вершине холма, предаваясь своим размышлениям, далеким от скучной суеты уходящего дня.

Его распирало неведомое ему раньше честолюбие. Разве мог он, еще недавно всего лишь центурион гастатов, даже помыслить о такой чести где-нибудь в Нумидии или в Галлии – командовать настоящим войском численностью в шестьсот восемьдесят тяжеловооруженных воинов? Тициний вспомнил о несчастном Клодии, которому он в первую очередь обязан был своей удачей. Если бы Клодий не уговорил Нерву взять его с собой в Сицилию, пришлось бы ему отправиться в Галлию под началом Суллы, консульского легата, навстречу великим опасностям. Бедный Клодий! Кто мог подумать, что его постигнет злосчастная участь Актеона, растерзанного собственными собаками? Хотя чему удивляться? В этой проклятой Сицилии рабы сожрали господ больше, чем собаки! А ведь совсем недавно они вдвоем поминали Гнея Волкация и Габиния Сильвана, павших жертвой хитрости и коварства негодяя Минуция, возмутившего рабов под Капуей!.. И какой был богач! Какое имение! Сколько рабов! Едва ли половина их знала господина в лицо. И вот она, своенравная прихоть Фортуны! Теперь душа Клодия в царстве теней, а всем его богатством, конечно, завладеет вдова, эта сварливая и злобная толстуха, которую Клодий ненавидел. Он терпел возле себя эту жирную курицу только потому, что взял ее с богатым приданым. Интересно, кого она теперь подыщет себе в качестве своего опекуна? Найдет, наверное, какого-нибудь дурака-пьяницу, которого, если он вздумает требовать слишком многого, она в любое время способна спровадить к Орку, приказав своим рабам перерезать ему глотку, а труп выбросить на Эсквилинское поле…