– По мне лучше сразиться с ними в открытом поле, чем все лето жариться на солнце у этой горы, – проворчал советник Альбинован, обмахивавший платком свое полное и румяное лицо.
– Скоро должен подойти Марк Тициний с отрядом из Энны, – как бы размышляя, напомнил Нерва. – С прибытием трибуна наши силы удвоятся.
– Но вряд ли эннейцы будут нам здесь серьезной подмогой, – снова подал голос старший центурион. – Будь их даже вся тысяча, гора эта как была, так и останется неприступной.
– Я предлагаю отойти в Гераклею и ждать появления Тициния, – снова заговорил Альбинован. – Будем через небольшие промежутки времени посылать к нему гонцов с точными сведениями о противнике. Уверен, что через несколько дней мятежники осмелеют и покинут свое убежище. Если они выйдут на равнину, Тициний может отрезать беглым рабам путь отхода к горе. Тогда у нас появится прекрасная возможность атаковать их с двух сторон – со стороны Гераклеи и со стороны этой проклятой горы.
– Превосходный план, – поддержал советника старший центурион.
– План неплохой, – согласился Консидий Вер, – но не получится ли так, что мы сами предоставим рабам в эти немногие дни свободу действий, и, пользуясь этим, они умножат свои силы.
– В правильном строю тысяча солдат одолеет любое скопище варваров, вооруженных дубьем и рогатинами! – сказал старший центурион под одобрительный гул всех присутствующих. – Как говорится, чем гуще трава, тем легче косить.
– Итак, большинство из вас за то, чтобы отойти в Гераклею? – спросил Нерва, обращаясь ко всем членам совета.
– Я остаюсь при своем особом мнении, – заявил Консидий Вер, недовольно покосившись в сторону претора и своего коллеги Альбинована.
Но Нерва не принял во внимание опасений Консидия Вера. По его расчетам Марк Тициний должен был появиться со дня на день, и вряд ли за столь ничтожный промежуток времени численность мятежников могла возрасти настолько, чтобы с ними нельзя было управиться на открытом месте.
На следующий день, рано утром, он приказал трубить поход.
* * *
Сальвий и его товарищи на Каприонской горе, как только им стало известно, что претор увел свой отряд, поначалу были немало этому удивлены. Они заподозрили, что претор отступил, чтобы выманить их из лагеря и завлечь в какую-нибудь ловушку. Сальвий выслал разведчиков, и те вернулись с сообщением, что войско Нервы в полном составе отошло к стенам Гераклеи и занялось строительством нового лагеря у главных ворот города.
Мемнон советовал без промедления идти в ближайшие крупные поместья, освобождая в них колодников, клейменых – словом, всех тех, для кого рабство стало настоящим проклятием и невыносимой мукой.
Убедившись, что враг действительно отступил, Сальвий на следующий день повел свой отряд в долину Галика.
Мемнон остался на Каприоне вместе с несколькими другими ранеными, участниками схватки у Гераклейского моста. За ранеными ухаживали женщины из имения Серапиона. Их уже было в лагере не менее трех десятков, в их числе и малышка Гита.
С того дня, как израненного Мемнона принесли в каприонский лагерь, девочка ни на шаг не отходила от него, готовила ему еду, меняла повязки и прикладывала к воспаленным ушибленным ранам листья подорожника. Кузнец Эргамен где-то раздобыл для нее тунику, чтобы она могла прикрыть свою наготу. Гита очень обрадовалась подарку и уже не стеснялась Мемнона, когда делала ему перевязки.
Когда лагерь опустел, Мемнон стал думать о том, что многообещающий «план Клодия» в связи с гибелью римлянина рухнул и нет никакой другой возможности что-либо исправить, разве что предложить самому претору выгодную сделку в расчете на его алчность. Эта дерзкая мысль уже много раз приходила ему в голову.
«Требаций, конечно, будет очень недоволен мною за то, что я не уберег публикана, – размышлял Мемнон. – Но если мне удастся договориться с претором, это будет гениальный выход из скверного положения, в которое я угодил. Необходимо лишь обезопасить самого себя на случай, если Нерва окажется слишком щепетильным или не отважится принять участие в столь опасном для него предприятии. В этом деле мне мог бы помочь Блазион. Ему ничего не стоит неожиданно войти со своими кораблями в Байский залив и захватить на берегу парочку знатных потомков Квирина. Имея в заложниках какого-нибудь сенатора, можно без особого риска отправиться в Гераклею прямо к римскому претору».
– О чем ты так задумался? – спрашивала Гита, делая александрийцу очередную перевязку. – Римляне испугались и ушли. Наших теперь много. У них есть большие копья и острые мечи. Все благодарят тебя за то, что ты привез им много оружия… Говорят, что ты прибыл с острова Крит. Скажи, а он далеко, этот остров?
– Далеко, милая, – отвечал Мемнон, рассеянно слушая болтовню девочки.
– А как ты думаешь, удастся ли нашим победить римлян? – снова спросила Гита, закончив перевязку.
– Они победят, если будут храбро сражаться.
– О, если бы все они были такими же сильными и смелыми, как ты! – сказала девочка и, помолчав, еще раз спросила: – А почему ты так печален?