В два часа пополудни Эвгеней привел конников к брошенному римскому лагерю у подножия скалистого холма, на вершине которого видны были остатки разрушенных укреплений. Это был лагерь, в котором Варий и его товарищи отбивались от солдат римского претора.
– Не могу понять, как римлянам удалось взять такое неприступное место, – тихо сказал Эвгеней.
– Я думаю о том же, – свозь зубы отозвался Мемнон.
У дороги, тянувшейся мимо горы в сторону Триокалы, всадники увидели два десятка крестов с распятыми телами, которые уже превратились в высушенные солнцем скелеты.
Мемнон приказал всадникам спешиться и, соскочив с коня, быстро зашагал вверх по склону холма. За ним последовали Эвгеней, Сатир, Думнориг, Багиен, Астианакс и еще несколько десятков человек. Остальные всадники расположились в бывшем римском лагере.
Вершина холма со стороны дороги была укреплена земляным валом и тянувшейся по его гребню стеной, сложенной из скальных обломков. Мемнон внимательно осмотрел пролегавший под стеной глубокий ров и не нашел следов приступа, ожесточенной борьбы, которой должен был сопровождаться захват римлянами этого вполне надежного укрепления, – не было видно даже обломков лестниц или виней83
. На дне рва лежали шесть или семь человеческих скелетов. В одном месте через ров был перекинут бревенчатый мост. По этому мосту – в этом не было никаких сомнений – римляне беспрепятственно проникли в укрепленный лагерь. Видимо, беспечность часовых или предательство стали причиной гибели осажденных.Нижняя площадка лагеря была усеяна иссохшими человеческими скелетами. Повсюду были разбросаны обломки копий, рогатины с заржавленными ножами и продырявленные самодельные щиты, сплетенные из ивовых прутьев и обтянутые шкурами животных.
Эвгеней обводил останки товарищей глазами, полными слез. Никого из них он не мог опознать. Время, солнце, дожди, звери и птицы сделали свое дело: от тел погибших остались только кости с полуистлевшими клочками одежды.
Мемнон медленно продвигался в сторону верхней площадки, осторожно переступая через скелеты и вглядываясь в оголенные черепа с пустыми глазными впадинами и оскаленными зубами. Он надеялся разыскать Вария среди останков погибших.
Эвгеней вдруг замер на месте и протянул руку по направлению к лежащему на спине скелету, в груди которого торчал дротик.
– Дамон, – прошептал он и закрыл лицо рукой.
Он узнал брата по густым длинным волосам, перетянутым через лоб повязкой. Лицо же его было до костей обглодано зверями и исклевано птицами.
Эвгеней опустился на колени перед дорогими останками.
– Здравствуй, милый брат… и прощай, – чуть слышно промолвил он.
Мемнон поднялся на верхнюю площадку и остановился, потрясенный открывшейся его взору страшной картиной: здесь трупы были навалены грудами, свидетельствуя об особенно яростном сражении.
В этом нагромождении истлевших тел, разбитых щитов, сломанных копий и рогатин Мемнон так и не смог распознать останки Вария. Он приказал соорудить на верхней площадке большой погребальный костер и сложить на него все кости, собранные в лагере. Трупы распятых на крестах у дороги и обнаруженные под отвесной скалой с западной стороны горы около полусотни скелетов с разбитыми черепами и переломанными костями тоже были перенесены к месту погребения.
Сатир предположил, что останки погибших, найденные под скалой, принадлежат несчастным, которые попали в руки римлян живыми, а потом были сброшены вниз по приказу претора: такой казни, вместо распятия на крестах, римляне часто подвергали пленников еще в первую войну с сицилийскими рабами. Позднее стало известно, что последние защитники укрепленного лагеря сами бросились со скалы, не желая сдаваться врагу.
Мемнон собрал воинов на верхней площадке и перед тем, как поджечь костер, произнес краткую речь, воздав посмертную хвалу Квинту Варию и всем его соратникам, ставшим героическими застрельщиками борьбы за святое дело свободы.
Высушенные под жарким сицилийским солнцем кости дотла сгорели в погребальном пламени. Когда костер догорел, поверх горки пепла, оставшейся на его месте, всадники насыпали холм из земли и камней.
После похорон Эвгеней повел Мемнона на самую вершину холма, с которой видна была Триокала. Эвгеней сказал Мемнону, что Варий намеревался, после того как у него соберется войско в несколько тысяч человек, овладеть этим городом, превратив его в неприступную крепость.
– Взять Триокалу не составит большого труда, – продолжал молодой сириец. – Население города немногочисленно, а древние стены во многих местах обрушены. Когда Сальвий собирался идти к Моргантине, я говорил ему об этом, но он посчитал Триокалу заурядной крепостцой, не заслуживающей внимания. Он хотел поразить воображение всех сицилийцев взятием большого и хорошо укрепленного города.