Клептий разослал гонцов всем начальникам отрядов в лагерях и на заставах с приказом собраться вместе со своими воинами у преторских ворот главного лагеря. Всех имевшихся у него всадников легат разбил на шесть небольших групп и разослал их по разным направлениям на поиски исчезнувшего врага.
Легат был вне себя от стыда, когда писал претору донесение о случившемся. В письме он заверил его, что обязательно настигнет и уничтожит мятежников.
* * *
После последнего жестокого боя, во время которого восставшие с немалыми потерями отстояли свой лагерь, Мемнон решил, дождавшись ночи, покинуть его, так как съестных припасов оставалось только на три дня. У него созрел замысел, суть которого заключалась в том, чтобы уйти в восточные области Сицилии, еще не тронутые освободительной войной, и там разжечь еще один очаг восстания.
– Пусть римский претор думает, что он надежно обложил Триокалу, и предвкушает победу над единственным оплотом восставших в Сицилии, – вдохновенно говорил Мемнон, собрав военный совет. – Пусть римляне пребывают в этом расслабляющем их убеждении, а мы попробуем разочаровать наших врагов – двинемся на восток, где к нам примкнут тысячи рабов на Леонтинской равнине и в соседних с ней областях, после чего пойдем на выручку к нашим товарищам, осажденным в Триокале. Не может быть, чтобы рабы на восточном побережье не поддержали нас!
– Мысль превосходная! Но пока что мы сидим здесь, как мыши в мышеловке, – с горечью напомнил Сатир, которого Мемнон назначил своим заместителем.
– Отсюда вы видите вон ту высокую гору, – сказал Мемнон, указав рукой на север, где виднелась тупая вершина ближайшей высокой горы. – До нее приблизительно десять римских миль. Даже если наш уход будет сразу обнаружен, римляне не рискнут начать бой с нами в темноте ночи, а мы еще до рассвета доберемся до горы, поднимемся на ее вершину и постараемся закрепиться там.
– Но будем ли мы в лучшем положении на этой самой горе? – спросил кто-то из командиров. – Ты не забыл, что у нас осталось провианта самое большее на три дня?
Мемнон возразил:
– Здесь мы и вовсе лишены возможности когда-нибудь пополнить наши припасы. Я рассчитываю на то, что Лукулл не станет преследовать нас всеми своими силами. Он и так потерял много времени, держа нас в осаде. Завтра будет уже девятый день. Скорее всего, он пошлет следом за нами не больше шести или семи когорт, а сам с главными силами двинется к Триокале.
– Мемнон прав, – поддержал александрийца Думнориг. – Мне тоже думается, что претор не станет из-за нас откладывать поход к Триокале. Если мы не будем уничтожены прежде, чем доберемся до этой горы, то через три дня, когда закончится весь наш провиант, схватимся с врагом, который, надо полагать, не будет превышать нас своею численностью в десять раз, как теперь.
– Во всяком случае, Сальвий и Афинион, если они живы, и все те, кто добрался до Триокалы, должны быть благодарны нам за то, что мы задержали римлян под Скиртеей на целых девять дней, – заметил кто-то из командиров.
– Верно, – сказал Алгальс. – Наша совесть перед ними чиста. Мы дали им время хорошо подготовиться к защите крепости.
– А что делать с ранеными? – спросил Сатир. – Их не меньше пятидесяти.
– Раненых возьмем с собой, – сказал Мемнон. – Нас почти три тысячи человек, будем нести их по очереди на носилках. Пусть воины каждого манипула до наступления темноты позаботятся о двух или трех раненых, соорудив для них носилки из разбитых повозок. Если нам суждено погибнуть, умрем честно, с сознанием того, что мы не бросили на произвол судьбы своих раненых братьев. К сожалению, у нас нет времени со всеми почестями похоронить тех, кто пал в сегодняшнем бою. Придется оставить их здесь без погребения. Но я клянусь, если буду жив, при первой же возможности позаботиться о торжественных похоронах всех павших при Скиртее за святое дело свободы.
Командиры молча разошлись по своим манипулам и центуриям, чтобы оповестить солдат о решении военного совета. Весьма скудные съестные припасы были разделены поровну между всеми, не исключая тяжелораненых.
Мемнон, обходя манипулы, говорил, что надо идти налегке и бросить все, кроме запасов пищи и оружия.
Затем он собрал в один отряд всех всадников (их было тридцать шесть) и поставил во главе их Сатира и Думнорига.