Перед самым рассветом Алгальсу с тремя сотнями бойцов удалось незаметно подобраться к укреплениям римской заставы и перебить всех дозорных. На заставе начался переполох. Испанец и его воины, перекинув через ров заранее принесенные бревна, бегом достигли вала и вступили в бой с римлянами у самого частокола их лагеря. На помощь им подоспели вскоре Мемнон и Астианакс с пятью манипулами отборных воинов. Не прошло и четверти часа, как повстанцы ворвались на заставу, рубя врагов направо и налево. С двух соседних застав на помощь своим высыпала пехота римских союзников. Боясь окружения, Мемнон уже хотел отдать приказ трубить отступление, но неожиданно распахнулись Скиртейские ворота, и оттуда с криком вырвалась толпа осажденных. Закипело ожесточенное и беспорядочное сражение. Мемнон во главе сотни самых сильных и храбрых бойцов пытался пробиться к Скиртейским воротам, но в это время на захваченную повстанцами заставу двинулись с двух сторон когорты луканцев и ощетинившиеся копьями фаланги сицилийцев с дальних застав. Мемнон, рядом с которым постоянно находился трубач, приказал ему дать сигнал к отступлению.
Несколько человек из осажденных, воспользовавшись суматохой боя, присоединились к отступавшим в свой лагерь воинам Мемнона.
Один из них, без шлема и доспехов, в одной тунике, но с мечом и щитом в руках, приблизился к александрийцу и обратился к нему:
– Мне нужно поговорить с тобой.
– Кто ты? – спросил Мемнон, вглядываясь в незнакомое лицо.
– Мое имя Амадок… Я фракиец, отпущенник своего господина Пангея, о котором ты, возможно, слышал.
Мемнон быстро сообразил, с кем имеет дело.
– Хорошо, – сказал он. – Перед закатом зайдешь ко мне в палатку.
Повстанцы отступили в свой лагерь, уводя или унося с собой раненых товарищей. В это же время осажденные, сделавшие вылазку, тоже вернулись в город.
Хотя попытка Мемнона пробиться в Триокалу не удалась, его воины испытывали удовлетворение от того, что перебили не меньше шестисот римлян, а сами потеряли чуть более сотни.
Вечером Амадок, как ему и было приказано, явился в палатку Мемнона.
– Итак, твое имя Амадок и ты отпущенник Пангея, – обратился к нему Мемнон. – Почему ты думаешь, что мне известно имя твоего патрона? – спросил он.
– Если ты не против, я начну с того момента, когда Пангей, высадившись в Катане, случайно встретился с женщиной… то есть с твоей женой. Ты, конечно, знаешь от нее об этой встрече…
– Но как ты узнал обо мне? – с подозрением спросил Мемнон.
– Я буду с тобой откровенен. Когда Пангей разговаривал с Ювентиной в катанской гавани, я находился неподалеку. Потом они простились, и патрон, подозвав меня, приказал проследить за ней…
– Зачем? – нахмурился Мемнон.
– Видишь ли, мой господин давно, еще в Риме, когда он был слугой, а она служанкой в доме римского всадника Минуция…
Фракиец замялся, подыскивая нужные слова.
– Это мне известно, – сказал Мемнон. – И что же?
– Если говорить коротко, он влюбился в нее…
– Об этом я тоже слышал от самой Ювентины.
– Он еще раньше предлагал ей уехать с ним в Грецию, но она отказалась. Во время их последней встречи она намекнула ему, что любит другого, но он ей не поверил…
– И влюбленному захотелось точно узнать, нет ли у него соперника, – усмехнулся Мемнон.
– Влюбленного можно понять…
– Я его понимаю, – суровым тоном сказал Мемнон, – но когда ты вернешься к своему господину, передай ему от меня, чтобы он держался подальше от моей жены.
Амадок почтительно склонил голову и, помолчав, продолжил:
– Я шел за ней, пока она не скрылась в большом доме на улице Судовщиков. Потом я узнал, что дом принадлежит Лонгарену Телемнасту, одному из самых богатых людей Катаны. Сама Ювентина по утрам и вечерам совершала прогулки в гавань, а я ходил за ней по пятам. На третий день появился ты и…
– И ты поспешил доложить об этом господину.
– Я даже показал ему тебя, когда ты в тот же день выходил из городских ворот. Так что теперь он хорошо знает тебя в лицо. Пангей велел мне следовать за тобой. Я повиновался и шел за тобой в отдалении, пока ты не свернул с большой дороги к нарядной загородной вилле. Ты постучался в ворота, тебе открыли. Вскоре ты выехал оттуда на резвом скакуне и пустил его вскачь по большой дороге. Тогда я вернулся к Пангею, и он, долго не раздумывая, тут же купил мне коня на конном дворе и приказал следовать за тобой до…
– Постой! Но зачем Пангею понадобилось следить за мной?
– Нет, он послал меня совсем не для того, чтобы следить. Пангей догадался, что ты держишь путь в Триокалу. Разве Ювентина не говорила тебе, что он хочет отомстить Аполлонию, предавшему Минуция? Он послал меня в Триокалу с единственной целью: разыскать акарнанца и выдать его Трифону или Афиниону. Ты же должен был послужить мне прекрасным проводником. Без тебя, в незнакомой стране, я не скоро нашел бы дорогу в Триокалу.
– Мне остается только подивиться сообразительности твоего господина, – заметил Мемнон, и в словах его уже не было иронии.
– Я нагнал тебя, когда ты остановился в заезжем дворе, чтобы там переночевать…