На следующее утро Мемнон и Ювентина собрались в путь. В сопровождении отпущенника сенатора и под охраной тридцати всадников они поскакали по дороге, ведущей на Анкиру. Мемнон решил ехать более трудным, но самым коротким путем, рассчитывая преодолеть за день шестьдесят пять миль и прибыть в Триокалу до заката солнца. До Анкиры, стоявшей на полпути между Энной и Триокалой, они добрались после пятичасовой езды на уставших лошадях. Мемнон, получив заверения Ювентины, что она в состоянии выдержать остаток пути, дал только двухчасовой отдых всадникам и лошадям.
В Триокалу, как и рассчитывал Мемнон, они прискакали в тот же день, поздно вечером.
Отряд остановился у нарядной виллы, когда-то принадлежавшей одному из триокальских богачей. После того как город сдался восставшим, владелец этой виллы вместе со своей семьей поспешил уехать к родственникам в Гераклею, а несколько десятков рабов и рабынь своих оставил присматривать за усадьбой. Уверенный в том, что римляне скоро справятся с бунтовщиками, хитрый триокалец перед своим отъездом напрямую обратился к Афиниону с льстивым предложением принять ее от него в дар. Поклонник коммунистических идей Ямбула и сам не прочь был пожить в роскоши. Он поселился в имении вместе с двумя своими возлюбленными. Во время осады Триокалы римлянами вилла ничуть не пострадала, потому что в ней поселился сам претор Лукулл.
Всем хозяйством усадьбы заведовал Гермий, сын Эргамена, с которым Мемнон два года назад скрывался на Каприонской горе. Афинион сделал юношу своим управляющим по просьбе его отца, когда Гермий в одной из схваток с римлянами был тяжело ранен и стал одноруким инвалидом.
Гермий, узнав, что Афинион предоставил виллу в распоряжение первому стратегу и его жене, тут же созвал служанок, и те отвели Ювентину в одну из роскошно обставленных комнат.
Мемнон позаботился о своих всадниках, разместив их в усадьбе, и объявил, что отныне все они будут охранять его жену. На следующий день, рано утром, он отправился в крепость, к Эвгенею, который был поставлен Афинионом начальником гарнизона.
Молодой сириец встретил первого стратега на ступенях царского дворца. Мемнон обнял его и расцеловал. Эвгеней сразу стал жаловаться, что в Триокале скопилось множество праздного люда, в городе царит анархия, даже воины шести его когорт плохо несут службу, ворчат на ежедневную строевую подготовку, мало упражняются с оружием и наводнили лагерь женщинами.
– Афинион затем и послал меня сюда, чтобы я помог тебе навести здесь порядок, – успокоил сирийца Мемнон. – Сегодня уже поздно, но завтра разошлешь глашатаев с призывом к сходке, местом которой будет лагерь у Гераклейских ворот.
В это время из дверей дворца вышел Эргамен, опираясь на костыль. Он увидел Мемнона и заковылял к нему.
– Да благословят тебя боги, храбрый Мемнон! – сказал он. – С благополучным возвращением!
– Рад тебя видеть, Эргамен, – ответил александриец, пожимая руку бывшему кузнецу, а ныне главному хранителю царской казны (на эту должность его поставил еще Сальвий). – К сожалению, мое возвращение не назовешь таким уж благополучным, потому что не все мои товарищи вернулись из похода. Более четырехсот человек последовали за мной на Крит, а вернулись всего около двухсот пятидесяти. Еще сорок восемь тяжелораненых пришлось оставить на острове…
– Знаю, все знаю! Афинион прислал мне письмо с распоряжением выдать тебе пять талантов из казны, чтобы ты отправил их на Крит. Вы оба правильно поступаете, заботясь о раненых. Несправедливо оставлять без помощи тех, кто честно пролил кровь за наше святое дело…
* * *
Войско Сервилия по-прежнему бездействовало, запершись в лагере под Сиракузами. Хотя претор требовал от приморских городов посылать ему на кораблях в Сиракузы вспомогательные отряды, власти этих городов присылали очень мало воинов, сетуя на нежелание черни нести тяготы и опасности военной службы за смехотворное жалование. Сервилию так и не удалось существенно увеличить свое войско. Вместе с вспомогательными частями из сицилийцев и италийцев он в последние три месяца своего наместничества располагал лишь тринадцатью тысячами солдат против сорока пяти тысяч хорошо вооруженных и подготовленных воинов Афиниона.
– Это все равно что идти с розгой на ретиария, – повторяя известную римскую поговорку, сердито огрызался Сервилий в ответ на призывы своих трибунов к активным действиям против мятежников.
В начале метагитниона (в середине августа) Афинион, сняв осаду измученной голодом Энны, которая вынуждена была поставить ему оружие, обувь и одежду в обмен на три тысячи модиев130
пшеницы, выступил в новый поход.