Первой переправилась на правый берег трехтысячная конница союзников. Она должна была произвести рекогносцировку местности вокруг Триокалы.
Следом за конницей по мосту двинулись основные силы консульского войска: четыре римских легиона и около пятнадцати тысяч союзников. Солдаты поредевшего латинского легиона под командованием Лабиена остались на левом берегу Аллары, чтобы позаботиться о раненых и заняться погребением павших…
Сражение при реке Алларе было последним правильным сражением восставших с римлянами. Но война продолжалась еще долго. Восставшие нигде не концентрировали своих сил, и консулу Аквилию, как и предполагали Сатир и Алгальс, пришлось дробить свое войско, отправляя легатов и военных трибунов с большими отрядами против повстанцев, засевших в своих укрепленных горных лагерях. Таких лагерей особенно много было в Терейских горах. На западе острова в руках восставших оставалась Мотия, начальником гарнизона которой был ахеец Скопад. На горе Геиркте засели Сатир, Алгальс и Думнориг с тысячей бойцов.
В Триокале оставалось не более восьми тысяч человек. Они в течение двух месяцев оказывали яростное сопротивление римлянам, пытавшимся овладеть крепостными стенами. Город казался неприступным. Но против разного рода осадных орудий и стенобитных машин, катапульт, баллист и онагров, свезенных к Триокале со всей Сицилии, не могли выдержать никакие стены. В один из последних дней ноября под ударами таранов рухнула одна из стен, примыкавших к башням Гераклейских ворот. Римляне ворвались в нижнюю часть города. Здесь восставшие в течение дня продолжали драться на узких улицах и, отступая на вершину горы, поджигали за собой все, что могло гореть. Только к вечеру всякое сопротивление в нижней части города было подавлено.
Аквилию в течение еще почти целого месяца пришлось осаждать несколько тысяч повстанцев, засевших на вершине Триокалы, которая была сильно укреплена со стороны Гераклеи и Скиртеи (с других сторон ее обступали высившиеся вокруг совершенно неприступные скалы). Но у мятежников быстро иссякли съестные припасы, так как большая часть продовольственных складов осталась в нижней части города. Римляне овладели укреплениями, когда лишь немногие из осажденных, ослабевших от голода, с трудом удерживали оружие в руках. Эргамен, его сын Гермий и еще около сотни человек заперлись в царском дворце и сами подожгли его. Все они погибли в пламени вместе с хранившимися там сокровищами. Победителям не удалось захватить никакой добычи. Тевтат и Амфиарай нашли в себе силы, чтобы поразить себя мечами, когда враги с победными криками ворвались на вершину горы. Остальных римляне захватили еще живыми. По приказу Аквилия их сначала избивали скорпионами, затем сбрасывали с крутизны скал, окаймлявших вершину горы.
Покончив с Триокалой, консул обратил большую часть своих сил против Мотии. Там оставалось около трех тысяч мятежников во главе с ахейцем Скопадом. Год приближался к концу, и Аквилий торопился закончить войну. Но ей, казалось, не видно было конца. Римлянам приходилось разыскивать в горах укрепленные лагеря восставших и подолгу держать их в осаде.
В начале нового года им удалось взять приступом последний лагерь в Терейских горах. Там со всею беспощадностью действовал квестор Туберон. В своих письмах консулу он хвастался, что вдоль почти всех дорог, ведущих в Сиракузы, он расставил кресты с распятыми на них беглыми рабами. В это время Аквилий безуспешно осаждал мятежников, укрепившихся в Мотии и на горе Геиркте. Консул приходил в ярость от мысли, что ему, вероятнее всего, не придется завершить войну окончательной победой, так как срок его полномочий истек, а в Сицилию, по слухам, рвутся за военной славой преторы Рима, ставленники оптиматов. Марий писал ему, что сенат несколько раз откладывал принятие постановления относительно Сицилии. Ожидая со дня на день известия о том, что сенат по старинному обычаю назначит ему преемника, Аквилий готов был вступить в переговоры с засевшими в своих лагерях беглыми рабами. Однако его предложение объявить амнистию всем мятежникам, если они сложат оружие, было с негодованием отвергнуто большинством членов военного совета как не соответствующее величию и достоинству римского народа.
Но Аквилий не стал опускать рук и прекращать военные действия во вред будущему своему преемнику, как это сделал Лукулл, не совладавший с ненавистью к своим политическим противникам в Риме. Лукулл поплатился изгнанием за свое злобное высокомерие и беззастенчивое казнокрадство, которое он совершил в надежде, что это сойдет ему с рук. Такая же участь постигла и Гая Сервилия Авгура, который, подобно Лукуллу, поддался денежному соблазну, похитив миллион сестерциев, отпущенный римским эрарием на содержание провинциальных войск: он добровольно покинул Италию, не дожидаясь обвинительного приговора суда.