– Не стоит всем нам запираться в одной Триокале, – говорил Сатир, выступая на сходке. – В Терейских горах мы оставили восемь тысяч наших братьев. Они разделились на малые отряды и укрепились в неприступных горных лагерях. То же сделаем и мы. Этим мы заставим римлян раздробить свои силы. Пусть рыщут в горах такими же небольшими отрядами, а мы будем использовать любую возможность, чтобы наносить им смелые удары из засад. Кто знает, на чью сторону склонится успех в грядущих превратностях войны?..
Большинство решило остаться в Триокале. Сатир и Думнориг в ту же ночь ушли из крепости с отрядом почти в две тысячи воинов. Они повели его к Мотии, в которой оставалось около трех тысяч человек под начальством Скопада. В дальнейшем Сатир намеревался с частью отряда занять Геиркту144
, неприступную гору на западном берегу острова. Туда еще Афинион свез часть урожая, собранного весной в областях Дрепана и Галикии.Ионе удалось убедить Эвгенея больше не испытывать судьбу и ехать с ней в Панорм. Там проживал один из родственников Ионы. Она надеялась, что тот не откажется помочь ей и ее возлюбленному устроиться на корабль, следующий к берегам Греции. На Лесбосе, в Митилене, жили родители Ионы. После того как погиб Диоклид, муж Ионы, отец прислал дочери письмо, в котором уговаривал ее вернуться домой. Но тогда Иона предпочла бежать от родственников покойного мужа к Эвгенею. Конечно, отец ни за что не согласился бы породниться с беглым рабом-сирийцем. Поэтому Иона решилась по возвращении в Митилену представить ему Эвгенея греческим купцом из Эпира, ограбленного разбойниками.
Еще до рассвета Иона вывезла раненого из города на повозке, запряженной двумя мулами. В пути молодой сириец, страдая от раны, то ругал себя дезертиром, то оправдывался тем, что в будущем обязательно подробно опишет войну сицилийских рабов против Рима.
– Мне следовало бы умереть, как Манию Эгнацию… как Мемнону, в бою, с мечом в руке, – трясясь на повозке и сдерживая стоны, говорил сириец Ионе. – Это был бы достойный конец… Но я не забуду… если выживу, все напишу в своих записках… Вряд ли кто-нибудь, кроме меня, одного из немногих образованных участников этой войны, напишет о ней правду. Наше правое дело извратят будущие историки из среды благополучных сословий, которые будут изображать нас варварами и злодеями. Такими мы и останемся в памяти будущих поколений. Может быть, мои правдивые воспоминания оставят след в анналах какого-нибудь ученого грека, которому я передам свои записки.
Иона соглашалась с ним, только бы вывести его из подавленного состояния…
Спустя много лет историк и философ Посидоний с Родоса во время своего морского путешествия посетил остров Лесбос, остановившись на несколько дней в Митилене. Посидоний в то время уже готовил к публикации первые книги своей «Истории», являвшейся продолжением фундаментального исторического труда Полибия. Кто знает, может быть, там он встретился с Эвгенеем или кто-то другой передал историку его записки о рабской войне в Сицилии, и эти записки стали ценным дополнением к тем тенденциозным сообщениям, которые Посидоний получал от надменного и недобросовестного римлянина, каким являлся Луций Лициний Лукулл, коротавший свой век изгнанником в Гераклее Минойской, или в беседах с его шурином Метеллом Нумидийским, который посетил Родос в период своего временного изгнания из Рима год спустя после описываемых событий.
Современные исследователи полагают, что Посидоний – единственный из писателей, который, будучи современником тех событий, более или менее точно запечатлел в своем большом сочинении сицилийскую эпопею. Он был родосским греком и не очень-то считался с гордостью потомков Ромула, не видевших в войнах с рабами ничего, кроме варварства, разрушений и позора своих поражений. Римские писатели только вскользь упоминали об этих событиях, избегая каких-либо подробностей. К сожалению, труд Посидония не дошел до наших дней, но, как считают, Диодор Сицилийский особенно прилежно использовал его сочинение при написании своей «Исторической библиотеки», сохранившиеся отрывки которой послужили основой для нашего повествования.
На следующий день после разгрома мятежников у реки Аллары Маний Аквилий собрал военный совет. Консул объявил, что завтра, восстановив мост, легионы двинутся к Триокале.
– Пора кончать с позором этой войны. Мы должны взять противника не измором, а приступом в самое ближайшее время. Я уже послал виаторов в близлежащие города с требованием немедленно прислать мне как можно больше катапульт, баллист, онагров и скорпионов. Сами мы тоже не будем терять времени и приступим к сооружению осадных башен, таранов и виней. Думаю, подготовительный период займет не более месяца. Триокала должна пасть в течение одного или двух месяцев. Раньше я просил сенат о продлении моих полномочий в Сицилии. Пожалуй, теперь в этом нет необходимости. Я покончу с мятежом еще до начала нового года.
На рассвете следующего дня римляне принялись восстанавливать сожженный рабами мост. Уже на второй день он был готов.