Триокала. Исторический роман

– Что касается свободы, – продолжал Аквилий, – то я, как римский магистрат, совершил бы неслыханный поступок, вознаградив людей, виновных в тягчайших преступлениях, милостью, которая не всегда оказывается даже достойным рабам. Своей консульской властью я уже дополнил уложение Рупилия145 новым законом, который под страхом смерти запрещает рабам Сицилии прикасаться к оружию. Теперь никто, в том числе и я, не может его нарушить. Я вынужден уступить это право римскому народу, дабы, не нарушая отеческих законов, исполнить также и данную мною клятву. Только римский народ правомочен вносить поправки в провинциальные законы или вовсе отменять их. Поэтому я отсылаю вас в Рим, и молитесь своим богам, чтобы римский народ даровал вам свободу!

Последние его слова прозвучали как издевательство.

Пленники, ошеломленные речью консула, подавленно молчали. Они поняли, что римлянин их коварно обманул, как об этом и предупреждал их Сатир. Но они еще не знали, что Аквилий замыслил переправить их в Рим и там бросить на гладиаторскую арену, в чем и заключалось его главное коварство, когда он разглагольствовал о римском народе и его исключительном праве даровать мятежным рабам жизнь и свободу. Римляне во время кровавых зрелищ в амфитеатрах и цирках имели право отпуска на волю гладиаторов, проявивших особую храбрость в бою, хотя заслужить такую милость удавалось очень и очень немногим…

Поздно вечером пленных под усиленной охраной привели к устью небольшого ручья, за которым располагался главный римский лагерь.

* * *

Веледа, поддерживая ослабевшего от ран Думнорига, привела его к ручью. Арвернца мучила жажда. Десять дней назад во время последней вылазки он был ранен стрелой в левое плечо и получил еще несколько ранений в грудь, сражаясь в строю без щита. Веледа ежедневно делала ему перевязки и добилась того, что раны уже стали затягиваться.

Когда стемнело, к ним подошли двое.

В небе светила полная луна, и Думнориг узнал обоих. Это были Геродор и Аристион.

– Нас прислал Лабиен, – тихо сказал Геродор, обращаясь к арвернцу. – Он приказал нам увести тебя в Лилибей. Стража предупреждена. Из Лилибея на корабле мы доставим тебя в Остию, а затем проводим в тускульское имение господина…

– Я не один, – перебил Думнориг. – Со мной жена. Без нее я никуда не пойду.

– Господин не будет против, если ты возьмешь с собой и жену, – успокоил Аристион галла.

– А что будет с остальными? – спросил Думнориг.

– Нам известно только то, что всех пленных завтра поведут в Сиракузы, – ответил Геродор.

– Вероятно, оттуда их морем переправят в Рим, – высказал предположение Аристион.

– Аквилий хочет провести побежденных в своем триумфе, а потом их либо распнут на крестах, либо бросят на арену, – задумчиво произнес Думнориг.

– Кто знает, что у него на уме, – со вздохом сказал Геродор.

– Если бы не Веледа, я предпочел бы разделить участь моих товарищей, какой бы она ни была…

– Уходи, Думнориг, – донесся из темноты негромкий голос. – Никто из нас тебя не осудит за то, что ты воспользовался случаем спастись.

– Сатир? – обернувшись, воскликнул Думнориг.

Тарентинец подошел к нему и взял за руку.

– Прощай, брат… Я ведь знаю, что этот римлянин обязан тебе жизнью. Ты об этом помалкивал из присущей тебе скромности, но мне как-то обо всем рассказала Ювентина. Видно, богам угодно оставить хоть кто-то на этом свете, чтобы помянуть добрым словом тех, кому суждено умереть…

– Умереть? Нет. Даже дикие варвары не нарушают клятв. Аквилий не посмеет…

– Не будем гадать, – мягко прервал Сатир, обнимая друга. – Прощай! Пусть все боги покровительствуют тебе и Веледе, как вы того заслуживаете…

* * *

От западного побережья острова шесть дней пленные двигались в обозе консульских легионов по дорогам, ведущим в Сиракузы. Близ Даскона их разместили в старом римском лагере, окружив многочисленной охраной.

Здесь, по распоряжению Аквилия (он теперь назывался проконсулом, так как назначен был сенатом управлять Сицилией), пленники были разделены на три части. Аквилий решил более трети их оставить на острове, предложив им добровольно вернуться к своим господам. Около трехсот из них, понимая, что путешествие в Рим не сулит ничего хорошего, предпочли воспользоваться предложением консула. Еще двести пятьдесят человек, в большинстве раненых и изможденных, консул приказал отвести в каменоломни. Эти несчастные были обречены на те же страшные муки, которые претерпели в сиракузских каменоломнях пленные афиняне, участники печально знаменитого сицилийского похода. «Заключенные в огромном числе в глубоко высеченном небольшом помещении, – писал Фукидид в своей „Истории“, – они страдали сначала от солнечного жара и сверх того удручающей духоты, так как помещение не имело кровли. Сменявшие жар осенние холодные ночи вызывали, вследствие перемены погоды, разрушительные болезни. За недостатком места заключенные совершали все отправления тут же, сверх того один на другом кучею лежали трупы людей, умерших от ран, от перемены погоды и тому подобного, а потому зловоние стояло нестерпимое; страдали они также от голода и жажды…».