— Я сейчас принесу, ты можешь работать… — она оставила его без каких-либо эгоистичных истерик, на что директор SPR обратил должное внимание. Оценил ли он или пожалел, сказать сложно, должно быть, в перспективе он это зачёл как плюс, в нынешний же момент он был ещё самую малость зол, не ожидал он здесь увидеть старых коллег, потеряв оттого весь праздничный настрой, не говоря уже о том, что в его случае этого праздничного настроя можно было в напёрсток накапать, да и там наверняка бы одно донышко скрылось.
Следующие два часа Май его практически не трогала, лишь время от времени предлагала чая. Сам же Нару немного расслабился. Он снял чёрный пиджак, повесил его на спинку серого дивана и, подогнув ноги, ещё какое-то время работал с бумагами.
Я никогда не видела его в домашней обстановке, — добродетельные порывы Таниямы имели свою меркантильную сторону. Она подглядывала за ним каждый раз, когда проходила в кухню за какой-нибудь мелочью: водой, конфеткой, да чем угодно, лишь бы краешком глаза посмотреть на этого человека в домашних условиях.
Нару отходил постепенно. Привыкший к гостиничным номерам, лабораториям, офисам и чужим домам, ему было куда проще окунуться с головой в работу, а уже там, если получится, то и расслабиться.
— Извини… Ты, должно быть, отвык от такого шума… — Май случайно стукнула кружкой, когда её мыла, заметив реакцию Оливера позже. Он отложил бумаги и через диван посмотрел на неё. Его продолжительный взгляд сказал ей, что её хитрость не ускользнула от его взора, и надо либо продолжать, либо отступить. — Всё же я наберу тебе ванну…
— Не торопись… — он протянул руку и, заполучив не смеющую отказывать Май в свои объятия, придавил её шею своим подбородком. — Я не видел тебя полгода, ты серьёзно не понимаешь, с чем играешь?.. — нашёптывал он, обнимая её со спины.
— Да я же ничего не делала… — солгала она, испугавшись, заливаясь смехом совсем скоро. Нару ослабил несколько пуговиц на её пижаме и, отогнув ворот, целенаправленно целовал её шею и спину.
— Я скучал. По твоему голосу, улыбке… Без шума, разносящегося тобой, время вовсе не тянулось, — он прижимался так трепетно, что Май совсем забыла расспросить о его одежде. Оливер надел под пиджак белую сорочку — это было так же необычно, как и слышать от него подобные речи.
Он пьян? Или мне кажется? Точно, должно быть, это «чайное опьянение», его захватила эйфория расслабления. Быть не может, чтобы Нару говорил такие нежности на полном серьёзе…
— Где твоя комната? — он остановил свои руки прежде, чем те добрались до оставшихся пуговок на верхней части пижамы Таниямы, однако был вынужден занять их другим делом. Он обхватил левую ручку Май, а правой пригрел её обнажившееся плечо. Нежно-карамельная пижама съехала, и Нару смог отвлечь себя этим крохотным участком её тела.
— На втором этаже. Напротив комнаты Лина. А твоя рядом с его… — ответила она, не открывая своих глаз. Тело так расслабилось.
— Сегодня я посплю в твоей… — сказал он и перешёл со своими поцелуями обратно на её шею. Её запах, тепло и совсем не забытая честность — Нару не мог долго думать об этом.
— Что? Только не в моей! — подумала она о том, что там беспорядок, а вот в его-то она чуть ли не каждый день прибиралась, ожидая приезда.
— Нет… — Оливер отказал в такой простой просьбе, развернув девушку к себе.
Ему требовалось почувствовать её и обстановку, в которой она жила. Этот простой и уютный дом во многом отличался от того чопорного в Англии, как и сама Май была далека от лондонского или кембриджского общества. Он посмотрел ещё раз на тонкую шею возлюбленной, открывшуюся его взору грудь; посмеялся в душе на выглядывающие кружева белого бюстгальтера, который под пижаму не было никакого смысла надевать, если только она не опасалась его.
— Чуть позже пойдём в твою, — он в последний раз сказал своё веское слово и скрепил его сдержанным поцелуем.
— Нару… Я люблю тебя… — оставшись без внимания его тёплых губ, Май обхватила его голову руками и прижала к своей груди. Она сказала эти слова громко и быстро, а потому поспешила куда-нибудь спрятаться. Вот только сидя у Нару на коленях, прятаться было некуда, поэтому было решено спрятать самого виновника её бед.
— Почему тебя эти слова так смутили?.. — он немного потерпел издевательства, после чего расцепил её руки.
— Потому что ты смотришь, — отвернула она голову. — Как раз это смущает…
— Ты уже признавалась мне в любви, — отреагировал он спокойно. — Спустя полгода что-то изменилось?
— То не считается! Сейчас и тогда — это совсем разные вещи! — в Май начал пробуждаться жизненный огонёк. Слова резкие так и лились из неё. — Кроме того, ты мне ни разу не сказал, что любишь меня! Мог бы хоть в День святого Валентина это сказать… — так сказалась обида.
— Я говорил… — ровно сказал он, пересадив девушку на диван.
— Я не помню такого! — Танияма схватила его за руку, когда он собрался уйти от ответа.