Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Обычные вопросы: где был тогда-то, что делал тогда-то… Вдруг Фогт нагнулся вперед, приближая свое лицо к Георгию, насколько позволял край стола, в который уперлась его узкая грудь, и спросил:

— Объясните, какая роль отводилась вашим болгарским соучастникам поджога?

Георгий с достоинством ответил:

— Ручаюсь головой, что Попов и Танев, так же как и я, не имеют никакого отношения к поджогу рейхстага.

Фогт откинулся на спинку стула. Глаза его враждебно поблескивали в щелочках между короткими жесткими ресницами. Вдруг щелочки расширились:

— Вы и без этого должны будете расстаться со своей головой, — крикнул он. Немигающими, холодными глазами, в которых было и торжество и злорадство оттого, что Димитров дал ему возможность насладиться новой пыткой, он смотрел на свою жертву-

Даже переводчик Тарапанов, всегда бесстрастный, старавшийся ничем не выражать своих чувств, отшатнулся от Фогта.

— Мне кажется, — сказал Димитров, — господин следователь имперского суда преувеличивает свои возможности и прибегает к приемам следствия, запрещенным законодательством, пока еще действующим в Германии.

Кулачки Фогта сжались, пальцы побелели от напряжения.

— В камеру! — крикнул он конвойным.

XX

Спустя три дня Димитрова снова привели к Фогту. Пока Георгий шел к своему месту в комнате следователя, Фогт мерно постукивал карандашом по краю стола. Георгий усмехнулся в душе: этими мерными легкими ударами человечек давал выход какому-то сдерживаемому внутреннему волнению. Придумал новую пытку?

— Я ставлю вам вопрос: с кем из болгар вы были связаны в Берлине и в Болгарии? — произнес Фогт, продолжая свои мерные удары карандашом, словно отсчитывая секунды, необходимые Димитрову на размышления.

Георгий пожал плечами.

— Уже не раз во время дознания я говорил, что в Берлине был связан с болгарскими эмигрантами, ожидавшими амнистии.

— С кем именно? — последовал новый вопрос, сопровождаемый взмахами карандаша.

— Вам должно быть понятно, — сказал Димитров, что я не могу дать подробных сведений о своих связях с болгарскими политическими эмигрантами, потому что…

Фогт прервал его:

— Вы еще смеете говорить, что мне должны быть понятны ваши чувства! Я не желаю понимать вашей коммунистической морали, разрешающей вам творить беззакония. Я ставлю вам вопрос и требую ответа без всяких ваших «вам должно быть понятно».

— Я отвечаю: никаких сведений о болгарских политических эмигрантах в Германии и о моих друзьях в Болгарии не дам.

— Вот как?! — Фогт прищурился, впиваясь буравчиками глаз в лицо Георгия и не переставая постукивать карандашом.

— А если я вам кое-что напомню?

Ясно: сейчас Фогт выложит то, что приготовил на сегодня. Георгий опередил следователя:

— Я дважды направлял вам протесты против наложения ручных кандалов. Не довольно ли вам тех страданий, которые вы причинили мне?

Фогт, не меняя ритма, продолжал постукивать карандашом по краю стола.

— Насколько мне известно, — продолжал Георгий, — даже обвиняемые в убийстве не находятся в таком положении. Смотрите! — Он показал ему израненные кандалами руки. — И этим я обязан вам.

Карандаш застыл на весу. Фогт не ожидал, что вулканическая сила все еще кипит в Димитрове. Из каких источников она получает пополнение? Танев, не выдержав иезуитских допросов и пытки одиночеством, покушался на свою жизнь. Торглер готов сдаться: его повели по темному коридору, приставив дуло револьвера к затылку, и он с диким криком кинулся в темноту, не сознавая, что делает. Только Димитров не теряет человеческого достоинства, полон презрения к нему, советнику имперского суда. Жгучее желание поставить себя над неистовым болгарином, хотя бы на время морально возвыситься над ним, охватило Фогта.

— Протесты потом! — закричал он. — Слышите? Потом! — Голос его сорвался, он откашлялся. — Не вы меня, а я вас вызвал на допрос.

Димитров откровенно усмехался, и это не давало покоя Фогту.

— Если вы не хотите отвечать я напомню вам, как было дело, — теряя спокойствие, торопливо проговорил Фогт. — Вы подготовили все для пожара через Попова и Танева и после этого уехали в Мюнхен. Вот каковы ваши связи с так называемыми…

Фогт запнулся. Димитров медленно поднимался со своего места. Ноздри его трепетали, черты лица дышали гневом и презрением.

Фогт отпрянул к спинке стула. Упершись в край стола кулачками, он двинул стулом и выскочил из-за стола. Димитров, выпрямившись, стоял у своего места. Глаза Фогта бегали по сторонам, он совершенно потерялся и не знал, что делать.

— Я протестую, — глухо сказал Димитров, еле сдерживая себя. — Это чудовищная клевета… господин следователь имперского суда.

Он медленно опустился на свое место, его внезапно побледневшее лицо застыло от сдерживаемого волнения.

— Вы посмели… — задыхаясь, проговорил Фогт. — Вы посмели поднять руку на следователя?..

— Успокойтесь, — сказал Димитров. — Я не шевельнул и пальцем. Господин переводчик Свидетель тому. Мне было бы омерзительно…

Фогт злобным движением, как хорек, кинулся к двери, вдруг остановился на полпути, обернулся, мгновение смотрел на Димитрова и выбежал вон с криком:

— Обратно его в камеру!