Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Он решил написать Розе. Уже поздно ночью, присев к столу, он писал ей, что не имеет отношения к преступлению, в котором его обвиняют, что он изучает историю Германии и находит в ней связь между прошлым немецкого народа и современными событиями, и что ему нелегко, и он чувствует себя, как связанная птица, у которой есть крылья, но она не может ими воспользоваться.

«Я часто вспоминаю, — писал он, — остроумные стихи Байрона:

«Я так беспомощен, как только может пожелать

сам черт:

Им уже ничего не стоит вытащить меня на сушу, как попавшуюся на удочку рыбу, Или, как ягненка, который не сумел спастись от мясника, потащить на бойню.

Но я не очень-то подхожу для такой изысканной трапезы.

И еще меньше желаю попасть на сковороду».

— А иногда, когда мне особенно тяжело, — писал он дальше, — я тихо напеваю знаменитое стихотворение Гёте:

«Трусливые мысли, боязливое колебание, женская робость, боязливая жалоба не избавят тебя от нищеты и не сделают свободным! Устоять вопреки насилию, никогда не сгибаться, быть сильным, — вот о чем бедные взывают к легиону богов!»

И особенно утешает меня превосходный афоризм Гёте:

«Богатство потерять — немного потерять,

Честь потерять — много потерять, Мужество потерять — все потерять!»

Георгий писал, и ему казалось, что он разговаривает с Розой и слышит ее голос, ее ободряющие слова, и ему становилось теплее на душе.

«Да, так вот, — продолжал он, — смелость, смелость, всегда смелость! На всех парах вперед — несмотря ни на что!..»

Он сообщал, что 8 мая после многолетней неизлечимой болезни умерла Люба. «В последние годы, — писал Димитров, — она, бедная, жила и умерла, как истинная мученица! Теперь моя сестра соберет ее стихи и издаст их, что будет самым хорошим памятником ей.

Желаю Вам всего доброго, с наилучшими пожеланиями!»

Он кончил письмо и долго еще сидел у тюремного стола, погруженный в видения прошлого, забыв, где находится и что с ним происходит.

Потом глубоко вздохнул, отодвинул исписанные листы. И усмехнулся: разве мог Фогт понять, откуда у подследственного берутся душевные силы? Как неизмеримо выше он, Георгий, этого жалкого в своей злобности и мелочности человечка!

XXI

Арестованный Любчо, прихрамывая, посреди двух полицейских, пришел к отцовскому дому. Одежда его была помята, изорвана, покрыта пылью. Лицо трудно было узнать — оно распухло от побоев и бессонницы.

В доме один из полицейских с силой толкнул его кулаком в плечо, крикнул:

— Показывай, где спрятано оружие!

Любчо, как зверек, готовый броситься в драку с более сильным врагом, обернулся к полицейскому и молча, с ненавистью взрослого человека, испытавшего немало на своем веку, смотрел на него.

Один из полицейских начал обшаривать дом, а другой сторожил юношу. Любчо все время стоял посреди комнаты с омертвевшим лицом.

В доме в это время была баба Параскева, гостившая у своей старшей дочери Магдалины, матери Любчо. Параскева подошла к внуку и, прикоснувшись рукой к его плечу, сказала:

— Держись крепче, сынок. Сожми зубы…

Забывшись, она назвала его сыном, да он и в самом деле был похож на ее сыновей и цветом глаз, и лицом, и ненавистью к врагам.

— Назад! — крикнул полицейский и грубо отстранил ее.

Любчо словно очнулся и сделал движение, собираясь кинуться на полицейского.

— Не надо, сынок, — быстро встав перед ним, сказала баба Параскева. — Этот человек забыл, что его родила болгарская женщина. Если бы его мать увидела все это, она бы плюнула ему в лицо. Будь сильнее этих людей. Помни, ты пятым в семье пошел путем наших мужчин…

Если бы Любчо дожил до наших дней, он смог бы увидеть на месте старого отцовского дома, куда его привели во время обыска, двухэтажное здание из стекла и бетона. У входа я прочел на мраморной доске, что в этом здании помещается детский сад имени бабы Параскевы. Будущее Болгарии — веселое, шумное, здоровое — живет во дворце с врачебными кабинетами, с просторными спальнями, полы которых покрыты пластиком и коврами…

И еще одна мраморная доска прикреплена к фасаду этого здания. Вот какие слова выгравированы на ней:

«Здесь жил Любен Барымов, родился в 1914 году, член ЦК комсомола, партизанский политкомиссар третьего батальона. Убит фашистскими палачами 13 мая 1944 года на краю села Стреземировци».

Смертью храбрых пал Любчо, будучи уже взрослым человеком, отцом, партизаном. Всего четырех месяцев не дожил до освобождения своей родины советскими войсками и партизанскими отрядами. Улица, на которой находится детский сад имени бабы Параскевы, названа его именем…

Баба Параскева, не обращая внимания на полицейского, прижалась щекой к груди Любчо. Он обнял сухонькие плечи бабы, думая, что она плачет. Она выпрямилась, и Любчо не заметил слез в ее глазах. Только когда увели Любчо, она ушла в свою комнату и, негромко всхлипывая, долго плакала. Ведь Любчо был еще совсем мальчиком, ему нелегко было переносить побои не только физически, но и нравственно: дома его никто не бил.

Когда кончились слезы, она долго сидела, раздумывая над тем, как все случилось с Любчо.