Троя против всех

– Ложная аналогия, Дэмиен. В Германии, насколько я понимаю, многие евреи до Третьего рейха были полностью ассимилированы. Еврейская диаспора осела в Германии добровольно. Они вписались в немецкое общество и по праву считали себя его полноценной частью. И вдруг им в этом праве отказывают. А с африканцами ситуация ровно противоположная. Это ведь не они пришли к нам, а мы к ним. То есть не мы, конечно, а португальцы. Знаете, почему здесь все так хорошо говорят по-португальски? Потому что в пятьдесят четвертом году колониальные власти издали указ, по которому представители коренного населения могли получить португальское гражданство. Но те, кто претендовал на получение этого статуса, были обязаны продемонстрировать свою европеизированность. Все коренные жители делились на ассимиладуш и индиженуш. У первых были какие-никакие привилегии, а у вторых не было ничего. Чтобы стать ассимиладу, ты должен был владеть частной собственностью, владеть португальским языком, уметь обращаться с ножом и вилкой, соблюдать правила гигиены и взять себе европейскую фамилию. Кстати, грамотность не входила в список требований. Знаете почему? Очень просто. Многие из поселенцев сами не умели ни читать, ни писать! Эти ассимиладуш были куда более образованными, чем те, кого высылали сюда из Португалии. Как вы думаете, Дэмиен, кто здесь делал революцию? Правильно, ассимиладуш. И местисуш[137]. Причем большинство из них еще в начале шестидесятых удрали в Европу. Руководили процессом оттуда. Португальские коммунисты взяли над ними шефство.

– Это мне тоже что-то напоминает. Там, откуда я родом, любили говорить, что революцию сделали евреи.

– А разве это не так? Впрочем, про русскую революцию я недостаточно знаю. Вернемся в Анголу. После революции тут многие поменяли свои португальские фамилии обратно на африканские. А вот ножом и вилкой по сей день пользуются даже в муссеках. И по-португальски говорят. Иначе говоря, португальский язык им навязали. Так же как и наше понятие о правосудии и все остальное. Кстати, я не считаю, что это обязательно плохо. У меня, как вы знаете, к колониализму отношение двойственное. С одной стороны, да, миллионы человеческих жизней, миллионы вывезенных рабов. Хотя не стоит забывать, что работорговля процветала здесь задолго до прихода европейцев. Не в таких масштабах, конечно. Не на промышленной, так сказать, основе. И все же, все же. Знаете, у мбунду есть пословица: «Тот, кто приходит к вам в дом, не разобьет яйцо, если только вы сами не покажете ему, где оно лежит». Вот, а с другой стороны, мы дали им настоящую медицину взамен колдунов с их экстравагантными, но совершенно бесполезными ритуалами. И ведь, заметьте, это наставление не было таким уж легким. Никто не верил в науку белых. Если больной умрет, виноват белый доктор, а если выздоровеет, выручили боги. Тут, правда, сильно помогла религия. Католицизм. Или протестантство – там, где были простестанты. У баконго на севере. И на юге – у овимбунду. Тех обихаживали миссионеры из Северной Европы, с португальцами контакта было мало. Португальцы оставались на побережье. Ну, католицизм или протестантство, не так уж важно, да простят меня наши ирландские друзья. Суть в том, что к христианству все эти племена оказались более восприимчивы, чем к европейской науке и медицине. Но для африканцев религия и медицина неразрывны. Европейцы этим воспользовались для общего блага. Знаете ли вы, дорогой Дэмиен, что в прежние времена приходские священники занимались здесь в том числе и врачеванием? На самом элементарном уровне, конечно. Прописывали прихожанам средство от глистов, например, или от малярии. И это спасло много жизней. Так что, может быть, вопреки общепринятому мнению политика насильственного европеизирования была даже где-то необходима. Но речь сейчас не об этом. Речь только о том, что навязанное не может стать родным. А если и может, для этого должно пройти очень много времени. Одного-двух поколений тут недостаточно. Поэтому я и говорю, что ни португальский язык, ни наша идея конституционного права не воспринимаются ими как абсолютно свои, даже если они не знают ничего другого.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но обнаружил, что, пока Синди-эсквайр выстраивал свою аргументацию, ловко перекидывая мосты от одного спорного тезиса к другому, оппонирующая сторона уже позабыла, что хотела сказать. В адвокатском таланте Синди не откажешь. Этот человек кому хочешь объяснит, что белое – это черное, а черное – белое. Ведь он только что окольными путями обосновывал совершенно дикое утверждение, что для ангольца португальский язык – не родной, даже если он не знает никакого другого! Сказать очевидную чушь, но преподнести ее так, чтобы присяжные призадумались. Талант.