– Все убитые девушки были родственницами. Они из веточек одной большой семьи Каллахан, – ответил Бренсон. – Четверо из них вроде бы не имеют к Каллаханам отношения, но я полагаю, что это могут быть внебрачные дети.
– Или убийца хочет замести следы, – предположила Мия. Бренсон усмехнулся.
– Не думаю. У серийных убийц все очень четко укладывается в схему. Раз четыре девушки убиты и обескровлены, то они дочери одного из Каллаханов. Кстати, ваша служанка Кирси тоже Каллахан. А Эвви – нет. Внебрачный ребенок.
– Что же получается, для выращивания рубинов подходит только их кровь? – пробормотала Мия.
Бренсон кивнул.
– В безумном мире нашего убийцы – да, так и есть. В столице сейчас действует кто-то со сходным почерком. Убивает и обескровливает девушек с сердечными заболеваниями. Но они точно не родственницы.
Некоторое время они молчали, потом Мия спросила:
– Почему вы взялись за это дело?
Улыбка Бренсона сделалась мягкой и грустной. Жесткое презрительное выражение ушло с его лица, и следователь вдруг сделался очень живым и глубоко страдающим, словно Мия вдруг прикоснулась к открытой ране в его груди.
– Когда мы с моей сестрой Сарой были детьми, ее похитили по дороге из школы, – ответил он нарочито сухим, официальным тоном, за которым далеко-далеко дрожала неутолимая боль. – Нашли через четыре дня. Ее не пытали, не мучили, но Сара была полностью обескровлена. Убийцу так и не поймали, он исчез, не оставив никаких следов. Потом я пошел работать в полицию, потом перевелся в следственный комитет. Наверное, потому что хотел отомстить за ее смерть. Я не спас Сару, зато смог бы спасти других. Когда я узнал, что в этом году пять девушек умерли в Ангеате от одной болезни, то меня словно обожгло. Он вздохнул, придвинул к себе доску с закусками и добавил: – Словно Сара позвала меня оттуда, из детства, и сказала, что я здесь нужен. Странно, правда?
– Нисколько, – с искренним сочувствием ответила Мия.
В это время где-то вдали зазвучала веселая плясовая мелодия.
Пришли ряженые.
Ряженые спели первую песню и поклонились. Мия смотрела на них, вновь и вновь повторяя: это только костюмы. Это лохматые старые шубы, это маски волков, козлов и медведей, это все просто старинная игра, но сейчас ряженые, стоявшие перед ней в гостиной, не имели никакого отношения к людям.
Сердце содрогнулось, пропустило удар, наполняясь болью. Из-за масок на Мию снова смотрели волки, которые ночью вышли к ней из-за сосновых стволов, волоча по снегу кишки из распоротых животов.
Стараясь улыбаться и не показывать страха, Мия раздала всем по прянику, и ряженые вновь склонились перед ней, благодаря. Из-под лохмотьев выглядывали алые сапожки девушек, в прорезях масок сверкали веселые молодые глаза. Человеческие, а не волчьи. Глаза северных парней и девушек, а не монстров.
Бренсон, который стоял чуть в стороне, рассмеялся, и Мие сделалось легче. Да, это только маски – люди надевают их, чтобы отпугнуть чудовищ, которые выбираются из-под древесных корней и встают из могил на Новый год.
Но кто знает, может, сейчас среди ряженых стоит мертвая Эвви, смотрит потемневшими глазами?
Мия раздала монетки. Из-за масок звенел веселый смех, от ряженых пахло морозом, снегом, волчьими шкурами и свежей выпечкой. Боль разливалась в груди, росла, делалась сильнее. На Мию смотрели волки и мертвецы.
Волк подхватил лохматую покойницу и пустился в пляс. Мию закружило, повело по кругу, вплетая в хоровод. Она обернулась, надеясь, что Бренсон увидит ее и освободит, но следователя не было. Дворец плыл мимо размазанными пятнами краски, и с ним по кругу скользили ряженые, лица с портретов на стенах, волки, лорд Тристан Кейдн. Он подхватил Мию твердой ледяной рукой, повел в танце.