Тропа в бесконечность (СИ)

— Они в курсе, — сквозь зубы бросаю я. Что я ей скажу? Как я с горящими глазами влетел в кабинет к Поттеру? Как Уизел чуть не снес мне голову, пока я пытался рассказать как можно более лаконично, что нашел ее? И как нашел? Мой начальник явно будет не в восторге, если информация об этом распространится, а с коротким умом и длинным языком Уизела она явно распространится. И плакал тогда наш план. Старик понятия не имел, что я работаю на Министерство. Он вообще отрезан от мира и допускает к себе только нескольких человек. Беседы с ним — худшее, что случалось со мной за последние годы, включая отравление, когда я неделю рвал желчью.

Она смотрит на меня с прищуром, и я отвечаю на остальные вопросы:

— Я сотрудничаю с Отделом обеспечения магического правопорядка, — признаюсь я, и Грейнджер кивает. — Того, к кому ты попала, зовут Гордон Макнейр. Он родственник того самого Уолдена Макнейра. Старик не знает про мои отношения с Министерством. Я посещаю его, чтобы держать руку на пульсе, — я облизываю внезапно пересохшие губы, которые всегда становятся такими, когда я начинаю открываться кому-то. Давно я не рассказывал о себе, и давно я не рассказывал о себе правду. — Ты видела, там… много артефактов. Отделу надо знать, когда у него появляется что-то новенькое.

— Или кто-то, — заканчивает она глухо, и я отвожу глаза.

— Это в первый раз, — сиплю я, потому что голос внезапно сел, и мне приходится кашлянуть, чтобы прочистить горло.

— Не находишь это подозрительным?

— Нахожу, что, когда мы выберемся отсюда, он больше не сможет наслаждаться своей коллекцией.

Когда? Если.

Она молчит и переминается с ноги на ногу.

— Почему? — тихо задает она последний вопрос, на который я не хочу отвечать.

Как ответить на вопрос без ответа?

Почему я помог ей? Откуда я знаю.

Может, потому что я уже давно повзрослел? И смотрю на нее не как на персонажа из прошлого. Сколько лет прошло? Почти десять. У меня была насыщенная жизнь, где-то лучше, где-то хуже, чем во времена школы. Но это была моя жизнь, жизнь без влияния отца, матери, общества. И помочь ей — я даже не хочу называть ее по имени, оно ничего не значит, — было правильной вещью.

Может, потому что я знаю, что такое быть принужденным к чему-то против своей воли. Я слишком долго не осознавал, что делал выбор не по своему желанию, а потому что нельзя было поступить иначе. Нельзя ли?..

Может, потому что я был сыт по горло этой мертвецкой аурой, распространяющейся над каждым предметом в доме Макнейра. Они гнили, лишенные свободы, лишенные права голоса (Драко, ты в самом деле романтик, раз приписываешь предметам право голоса, но разве не должны изумруды сиять на декольте красавиц? Не должны фарфоровые чашечки украшать чайные церемонии? Они теряют цвет, они теряют вкус, они теряют все — Макнейр буквально выпивает жизнь из всего своего имущества).

И когда он назвал ее пташкой… Эту гордячку, которая даже сейчас выглядит так, будто она что-то знает, всегда улыбается так, как будто у нее есть какой-то секрет, не подвержена предубеждениям и — хватит думать о ее острых сосках, Драко!

— Я не мог, — качаю головой, — не хотел позволять ему делать это ни с кем. Это отвратительно.

Она склоняет голову и, соглашаясь со мной, обнимает себя руками.

Разговор закончен, тема исчерпала себя.

— Надо идти, — облизываю губы и протягиваю ей руку, которую она не спешит принимать, только смотрит. Опускаю ладонь, в животе неуютно.

Когда она ела что-то последний раз? Я совсем не подумал об этом.

— Почему ты знаешь дорогу?

— Потому что этот участок Леса пропускает чистокровных волшебников, — кратко поясняю я то, что она уже поняла.

— Ты что, видишь каким-то образом тропу?

— Не то чтобы, — потираю переносицу. Когда мы уже пойдем? Мне не по себе и хочется поскорее закончить. — Скорее, ощущаю. Вот там, — киваю на кусты слева, — что-то опасное. Оно как будто размыто, но я знаю, что туда лучше не соваться.

— Как будто размыто, — кивает она, и я закатываю глаза: даже сейчас она продолжает делать заметки. Какой ценный сотрудник.

***

Наконец, мы идем.

Я чуть впереди, чувствую ее своим правым плечом. Как в танце, когда партнеры не касаются друг друга, держа ладони в нескольких сантиметрах, так, чтобы их магнитило друг другу, ощущают жар, но не могут его коснуться.

Приходится идти медленно, потому что кое-кто в своих водонепроницаемых носках очень осторожничает.

— В отличие от тебя, я чувствую каждую ветку, Малфой, — она злится, что из-за нее мы тормозим, и выбирает обвинять меня в бесчувственности.

— Благодаря твоему ворчанию я тоже их чувствую, — вздыхаю. Мы оба устали, хотя с момента старта прошло всего около часа. Тяжело идти сквозь лес голодному — ну, кстати, я не очень-то и голоден, — и уставшему, в неподходящей одежде и обуви. Или без.

Постоянно лезут в рот и глаза какие-то веточки, хлещут по щекам отростки кустов, и если смотреть под ноги, то глаз теряется в избыточности трав, растений, листвы, их многообразии и витиеватости. Нельзя отвлекаться, иначе лес захватит, завлечет, за…