Тропик Динозавра

За юртами, к западу находилась пустынная впадина, одно из последних мест, которое населяли динозавры перед тем, как исчезнуть с лица земли. В ней мы проведем несколько месяцев. Сейчас ее прикрывала завеса пыли, хотя ветер уже утих. Впервые мы приехали в столь раннюю пору года, поэтому нас не покидали опасения, что ветры и бури будут сильно докучать нам до самого конца мая.

В помещении класса на досках мы разложили надувные матрацы. Циприан спугнул кота. Черный зверь с янтарными глазами, огромный, как ягненок, бесшумно упал из люка в потолке на спальные мешки — огонек свечи не шелохнулся. Помчался в сени, вернулся, привлеченный молоком, которое налил Циприан, попил и позволил себя погладить. Кот выходил и возвращался несколько раз, выгибал спину, заглядывал в глаза. Я погладил его, и тут что-то недоброе ударило мне в голову — я с силой провел рукой против шерсти, посыпались искры. Мурлыканье прекратилось, спина напряглась. Кот попятился, пристально взглянул на меня, вдруг выбросил вперед лапу, хватил по руке когтями, цапнул зубами. Затем неспешно удалился и больше в этот вечер не вернулся.

Уже улегшись в спальный мешок, я спросил:

— Что вы скажете, Панове, если я заберу в Улан-Батор одного Эдека, а вы дождетесь остальных здесь?

— С удовольствием! — возликовал Томек. — Я спокойно проведу обследование движущихся дюн…

— Порядок! — сказал Циприан, потирая руки. — Еще несколько дней свободы! — он откровенно радовался.

За те дни, что мы провели вместе, я имел возможность убедиться, что Циприан станет «непокорным духом» коллектива. Такая экспедиция, как наша, здесь, в Гоби, в пустынной местности, — все равно что высадка на другой планете. Ограниченное время, строго определенная цель. Участники обязаны полностью сосредоточиться на общем задании. Приходится менять привычный образ жизни, отказаться от своих привычек, держаться дисциплины, похожей порой на школьную, а иногда и на военную.

Циприан прекрасно понимал это и вел себя соответственно. Однако сознание, что он себе не хозяин, камнем лежало у него на душе. По крайней мере раз в день, для психопрофилактики, он находил повод, чтобы напомнить остальным, какой рабский образ жизни они сами для себя выбрали. Он провозгласил принцип: человек должен работать только тогда, когда он без принуждения и приказов будет внутренне готов к этому. По выражению лица Циприана, несущего неподъемный ящик, легко было понять, что работать он еще не готов.

Я проснулся рано. Сумерки таяли на окнах. Белое солнце уже осветило пески. Люди в юртах спали. Я взобрался на невысокие дюны. Кусты саксаула, еще не покрытые своей не то листвой, не то хвоей, стояли на равном расстоянии друг от друга, похожие то на подсвечники, то на сгорбленные фигуры людей, то на джейранов в прыжке, на оленьи рога, на пауков, поднявшихся на расставленных ногах. Я не знаю другого кустарника с такими искривленными сучьями. Будто в каждое мгновение жизни этого растения его ствол и ветви скручивает неумолимая сила, свивая спирали волокон в петли, завязывая их в причудливые узлы.

Песок походил на ледяную глыбу, даже на солнечной стороне. Изо рта вырывался пар. Склон дюны был весь продырявлен выходами из тоннелей, проложенных жуками-навозниками, скорее всего, еще минувшей осенью. Юрты сверкали в солнечном свете, тихо покоились, окруженные следами ног на песке. Я понял, что Гурван-Тэс вряд ли можно назвать поселком. Люди жили здесь только внутри войлочных конусов, прячась в них от всего, что было снаружи. Из окружавшей среды они не смогли ничего освоить, ничего приспособить для своих нужд. Изо дня в день ветер взрывал песок, рыли норки жуки. Здесь можно было выжить только в искусственном укрытии, в круге диаметром три метра. С внешней стороны круга лежал мир насекомых, пресмыкающихся, четвероногих млекопитающих, но не людей.

Я прибыл сюда издалека, из мест, где не увидишь голой земли, и я понял, что мне нет нужды мечтать о космическом путешествии. Я совершал его именно сейчас. Я видел юрты-термокамеры неприспособленных к внешним условиям пришельцев. Сам я оказался в чужой среде без должной защиты — и вот уже лицо мое стало багровым, руки застыли, как грабли. Состав атмосферы тоже был непривычный. Сухой воздух, лишенный влаги, обезвоживал организм, язык обложило еще со вчерашнего дня, на губах образовались трещины, глубокие, как раны. А разве не было на мне скафандра? Был, причем многослойный: сверху ткань из синтетического темного волокна, чтобы усилить поглощение теплых лучей солнца. Внутри — обогреваемая теплом тела смесь азота и кислорода, воздушная подушка, заключенная в слой пластиковой ваты.

В девять приехал Самбу. Мы закатили бочки с бензином в небольшой склад жидкого топлива местной артели, вернее — под склад, так как он представлял собой дощатый домик на сваях. Квадрат тени под крышей защищал бочки от жары. Самбу и водитель отправились в юрту Будэ поговорить, отдохнуть, попить чаю. Мы с Эдеком выехали немедленно. Я хотел к вечеру добраться до Далан-Дзадгада, областного центра южногобийского аймака.