Тропы длинные и короткие

Медведь послушно развернулся, переступил с лапы на лапу и кинул попинуху Ивану. Он чуть не упустил её из рук, но успел схватить у самой земли. Народ бесновался.

Вместе они проделали эту штуку несколько раз, и люди не умолкали. Но Потапычу надоело играть, и он перестал кидать попинуху Ивану, уселся на землю и принялся сам перекатывать шар из стороны в сторону.

Из толпы кто-то крикнул:

– Смотрите, как заскромничал!

После этих слов, словно понимая, о чём речь, Потапыч спрятал морду лапой. Желя, глядя на него, даже перестала бояться – так умилительно он выглядел.

Но музыка плясцов, всё ещё стоящих поодаль, вдруг стала жёстче, напряжённее. Шальной бросил Ивану длинную палку, похожую на саблю. Желя услышала, как дед крикнул боярину:

– Только не стукай его сильно!

Иван не походил на человека, желающего поколотить медведя. Он смотрел на палку настороженно, неуверенно, словно сомневаясь, что всё это не шутка. Но тут с Потапыча сняли цепи, и зверь рухнул на четыре мохнатые лапы.

Остался только звук барабанов. Все другие инструменты стихли.

– Эй, люди! – закричал кто-то из толпы. – Да он же убьёт молодца!

Эти слова подхватили, и голоса народа зазвучали не весело, как прежде, а с надрывом, они просили остановить, снова заковать медведя и увести его от греха подальше. Но Шальной сам разыграл веселье:

– Что же вы, люди, не верите в нашего Ивана! Да он его голыми руками…

Его слова поглотил новый гул недовольных голосов.

Потыпыч тоже внезапно заволновался. Иван увидел это по тому, как он раскачивается, крутит головой, словно ища Шального. Боярину стало его жалко, но вдруг медведь поднялся на задние лапы и, протягивая когти, посеменил к нему.

Иван даже не успел опомниться. Рука, словно вспомнив строгие боевые уроки, которые младшему княжичу всё же давали, поудобнее ухватила палку. В голове мелькнула мысль, что такое оружие никуда не годится, но зверь уже был близко.

Иван замахнулся медведю в середину лапы. Палка чуть стукнула о плотную шерсть, но Потапыч потерял равновесие и опустился на землю, словно ища передышки. Больше во весь рост он не поднимался. На своих четверых он был куда быстрее и проворнее, и Иван едва поспевал за его рывками. Он старался не бить Потапыча вообще, всё ещё веря, что это просто игра, поэтому лишь отражал медвежьи удары и старался держаться на расстоянии.

В какой-то момент стало спокойнее. Иван заметил, что и сам Потапыч не стремится ринуться к нему, он только обходил рядышком, словно разыгрывая представление. В опасность поверили не только люди, стоящие за факелами, но и сам боярин.

Однако вот Потапыч снова поднялся и взял палку в зубы. Рывком головы он откинул оружие куда-то прочь и, разгоняя дыханием знойный воздух, обхватил Ивана за бока.

В толпе снова закричали, но на этот раз от ужаса.

Иван не чувствовал земли под ногами, только горячую шерсть совсем рядом. Потапыч ревел тихонько, удерживая его, но ни отгрызать лицо, ни отрывать руку не собирался.

– Что же вы, люди! – обратился к толпе Шальной. – Как наш Потапыч может обидеть Ивана? Смотрите, как они милуются!

И в самом деле. Медведь прижимал Ивана к груди, тёрся о его макушку влажной от слюны челюстью, но не обижал.

Страх толпы растаял. Послышался смех, громкие вздохи, и все захлопали. Шальной едва уговорил опустить Ивана обратно на землю, и зверь нехотя подчинился. Боярин осоловело осмотрел улыбающиеся лица, убрал волосы назад и поклонился. Шальной увёл и его, и Потапыча прочь.

Желя глядела на это сверху и, только когда Иван совсем скрылся за кибитками, поняла, что сжимает кулаки до крови. Быть может, в ужасе она кричала, но в шуме толпы никто этого не услышал. Не будь на её лице муки вместо белил, то всё равно она показалась бы такой же бледной.

Шум барабанов, бубнов и трещоток сменила трель дудок. Плясцы, все вместе вывалившись на площадь, закрутились в сумасшедшем танце, только чудом не снося друг друга. Но Желя пригляделась и увидела в этом свой замысловатый порядок… Кто-то из этих затейников запел, и она услышала слова:

– Любоваться на девицу, на невесту, на землицу – не мо-гу! А жениться на девице, на землице – не пой-ду!..

Последнее слово плясцы выкрикивали на выдохе. Они раскачивались, махали руками словно в досаде. Кто-то из толпы им подпевал.

– С молодцами, с гордецами, с удалыми лихоцами – ув-ле-кусь! И во град, во славно царство – со-бе-русь!..

Снова короткая передышка, чтобы заиграли дудки. Где-то сбоку Желя увидела Шального, и дед смотрел на неё. Девушка так увлеклась, что почти позабыла, что сама участвует в глумливой игре в образе царевны. Она стала вслушиваться в слова песни, чтобы не прозевать свой выход.

Музыка резко смолкла, и тогда один из плясцов крикнул в тишину:

– Слава небу, в нашем царстве, в нашем добром государстве от невест отды́ху нет! Мы царевне шлём привет!..

Инструменты также резко вернулись к игре, и Желя, чувствуя, как потеют руки, плавно, как могла, на негнущихся ногах, вышла к воображаемому окну. Она прикрыла глаза, боясь смотреть вниз, на людей, и плавно обвела взглядом крыши домов.

Люди внизу закричали, приветствуя царевну.