Троцкий, Сталин, коммунизм

Это показание Пятакова, единственное на процессе, где даны подробности, которые придают на поверхностный взгляд рассказу Пятакова известную убедительность. Но внимательный читатель без труда заметит, какие усилия прилагают Пятаков и Вышинский, чтобы избежать всякой точности. Вышинский не спрашивает Пятакова о том, когда он прибыл в Берлин, а о том, когда он “приблизительно” прибыл в Берлин. Прокурор стремится к неточностям. Пятаков идет ему навстречу: “Около 10 декабря”, – отвечает он. Между тем установить точную дату не представляло никакого труда. В распоряжении ГПУ имеется советский паспорт, по которому Пятаков выехал в Берлин; имеются архивы Наркомтяжпрома и Торгпредства.

Не странно ли также, что Пятаков не указал точной даты своего отъезда в Осло? Почему он не назвал фамилию, которая была проставлена на его нелегальном паспорте? Ведь он даже “расписывался” этой фамилией на официальных бумагах, да, и как всякий “нелегальный”, должен был хорошо запомнить не только фамилию, но и все другие данные паспорта. ГПУ не назвало на суде этого имени потому, что проверка списков прибывших в Норвегию в декабре 1935 года немцев сразу бы обнаружила, что Пятаков в Норвегию не приезжал.

Перед отъездом Пятакова в Берлин Радек советует ему установить связь с Троцким через берлинского корреспондента “Известий” Бухарцева. Пятаков приезжает в Берлин, Бухарцев, оказывается, уже знал о приезде Пятакова, уже успел связаться с “посланцем” Троцкого, который, со своей стороны, уже успел списаться с Троцким и “на следующий день” после приезда Пятакова уже получил ответ от Троцкого с приглашением Пятакову приехать в Осло! Какой темп! Все это тем более невероятно, что Бухарцев даже не знает берлинского адреса “посланца” Троцкого. Но тот случайно (для удобства прокурора) позвонил по телефону Бухарцеву как раз в нужный момент. Дальше все идет, как в сказке. Пятаков встречается с “посланцем” Троцкого в Тиргартене, всего “на пару минут”, а на другой день утром уже готов и паспорт, и самолет.

Но как только Пятаков садится в самолет, он сразу же забывает о “посланце”, который становится стеснительным свидетелем. Был ли Пятаков в Осло один или в сопровождении “посланца”? Неизвестно. Кто встретил Пятакова в Осло? Неизвестно. Кто отвез его на место свидания с Троцким? Неизвестно. Пятаков говорит, что поездка на свидание продолжалась 30 минут, между тем как до Вексаля, где жил Троцкий, езды около двух часов. Значит, Пятаков встречался с Троцким в другом месте. Почему же он не называет этого места? Почему он ничего не говорит о том, кто встретил его в доме? Кто провел его к Троцкому? Пятаков, по его словам, прибыл в Осло в три часа дня. Полчаса продолжалась дорога туда, полчаса обратно, два часа – разговор. Приехать обратно в Осло Пятаков мог не раньше шести часов вечера, когда в Норвегии зимой уже совершенно темно. Вылететь в тот же день обратно Пятаков не мог. Он ночевал, следовательно, в Осло. Почему же Пятаков не указывает, где он ночевал, под каким именем остановился в гостинице, в какой именно? Почему Пятаков вообще ни единым словом не упоминает о своем обратном путешествии в Берлин? Вернулся ли он обратно на аэроплане или другим способом? И как Пятакову удалось незаметно уехать из Берлина? Он сам рассказывает в своих показаниях, как трудно ему было встречаться в Берлине с Седовым, ибо “я был очень известен в Берлине, мои портреты были напечатаны в газетах”… И главное: как объяснил Пятаков свое отсутствие? Известно ведь, что находящиеся за границей ответственные работники состоят в непрерывной связи с торгпредством и полпредством и не выходят из-под строгого контроля. Нет сомнений, что если ГПУ решило посадить Пятакова на самолет, то именно потому, что оно стремилось свести к минимуму время отсутствия Пятакова из Берлина, опасаясь многочисленных свидетелей, находившихся в ежедневном, если не ежечасном общении с Пятаковым.

Большую часть этих вопросов Троцкий по телеграфу поставил московскому суду еще 27 января, когда процесс не был закончен и Пятаков был еще жив. Свое обращение Троцкий закончил словами: “Согласятся ли председатель суда и прокурор задать Пятакову перечисленные вопросы? Их поведение в этом случае должно решить судьбу процесса в глазах мирового общественного мнения”. Вместо ответа Вышинские-Ежовы поспешили расстрелять Пятакова…»^[383]

Игнорирование советскими властями уточняющих вопросов Троцкого – тоже яркое доказательство несостоятельности обвинений. Естественно, судебный спектакль не допускал никаких поправок к сценарию. Точно такая же история – с мифическими встречами Троцкого с подсудимыми Гольцманом, Роммом, Крестинским, Бессоновым^[384]. Факты же реальных встреч Смирнова и Гольцмана с сыном Троцкого Львом Седовым в Берлине Троцким не отрицались^[385].