Троцкий, Сталин, коммунизм

Впрочем, среди последних тоже были разные по своим качествам люди, идеализация «старых большевиков» во многих случаях лишена оснований. Одним из аспектов периода «Большого террора» было пресечение культов местных партийных руководителей, широко практиковавшихся в первой половине – середине 1930-х годов. Примером для них был культ Сталина, среди факторов, которые способствовали местным культам, – возможность, появившаяся с рубежа 1920–1930-х годов, любую критику подводить под левый или правый уклон, а также отмена партмаксимума, создавшая условия для массового «хозяйственного обрастания» партийных руководителей, распространения среди них «барских» замашек.

Например, в честь Ивана Кабакова, члена большевистской партии с 1912 года, а в 1934–1937 годах – первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), в области назывались колхозы, совхозы и пароходы, кроме того, в 1934 году город Надеждинск был переименован в Кабаковск^[405]. Кабаков и прочие партийные и хозяйственные руководители завели в области такие порядки: «В один из будничных дней 1936 г. по Перми проследовала празднично украшенная автоколонна. Звучали оркестры. Тридцать отмытых машин – по всей видимости, весь исправный автопарк города – двигались строго на восток от железнодорожной станции к городу Молотово. Уличные зеваки… ожидали увидеть героев-летчиков и челюскинцев. Не случилось… Сопровождаемый почетным эскортом, возвращался из сочинского курорта на место службы директор завода им. Молотова П.К. Премудров»^[406].

Уже после ареста Кабакова его подчиненные говорили на партийных собраниях: «Кабаков фактически был иконой Свердловской партийной организации, все обожествлялось, все преклонялись перед словами, перед предложениями и т. д.», «Кабакова встречали и провожали стоя», «Никакого коллегиального решения вопросов в обкоме партии… не было, а все вопросы решал Кабаков, и, как правило, если не было проекта по какому-либо вопросу, Кабаков диктует стенографистке, она записывает и принимают, даже не спрашивали нередко у членов бюро… решение принималось. Слово Кабакова, по существу, было законом»^[407].

При этом не отличались многие начальники и трезвым поведением: «Не было ни одного почти совещания, заседания, когда после этого совещания или заседания Кабаковым не намечалась бы группа лиц, которая приглашалась к нему, и там эта группа пьянствовала, причем существовало у некоторых такое понятие, что до того момента он еще не принят, он еще не признан, пока его не пригласили на это заседание»^[408].