Троцкий, Сталин, коммунизм

Главным идеологом компромиссного курса был, естественно, Сталин. Показательно в этом отношении его интервью, данное 1 марта 1936 года американскому журналисту Рою Говарду^[420] и сразу же прокомментированное Троцким в статье «Заявления и откровения Сталина»^[421]. Сталин в данном интервью прямо объявил, что у СССР нет планов и намерений, нацеленных на мировую революцию: «Видите ли, мы, марксисты, считаем, что революция произойдет и в других странах. Но произойдет она только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры этих стран. Экспорт революции – это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а ежели не захочет, то революции не будет. Вот, например, наша страна захотела произвести революцию и произвела ее, и теперь мы строим новое, бесклассовое общество. Но утверждать, будто мы хотим произвести революцию в других странах, вмешиваясь в их жизнь, – это значит говорить то, чего нет и чего мы никогда не проповедовали». Здесь же прозвучали и слова о том, что «американская демократия и советская система могут мирно сосуществовать и соревноваться. Но одна не может развиться в другую. Советская система не перерастет в американскую демократию, и наоборот. Мы можем мирно сосуществовать, если не будем придираться друг к другу по всяким мелочам». Большое внимание в данном интервью Сталин уделяет и новой Конституции СССР, всячески подчеркивая ее демократизм. Принятие Конституции не случайно пришлось на период проведения политики Народного фронта – сдвиг системы Советов в сторону формального, «всеобщего» демократизма был частью компромисса с силами буржуазной демократии.

Естественно, подобные заявления Сталина носили, по существу, характер введения в заблуждение западных буржуазных политиков, союз с которыми оказался необходим для СССР в новых условиях. Однако так как открытая критика курса партии и Коминтерна была запрещена, вводились одновременно в заблуждение и широкие массы советских людей и иностранных коммунистов. Очень многими подобный компромисс, освященный «мудростью» вождя, вовсе не считался компромиссом. Все зигзаги, в том числе дополнение коммунистической политики и идеологии компромиссными моментами, воспринималось как «творческое развитие марксизма».

Троцкий совершенно правильно указывал на фактический отход Сталина от большевистских принципов международной политики как они формулировались в первый период после революции:

«Официальная формула внешней политики СССР, широко рекламированная Коминтерном, гласит: “Ни пяди чужой земли не хотим, но не уступим ни пяди и своей земли”. Между тем, в вопросе о Монголии дело вовсе не идет о защите “своей земли”: Монголия – независимое государство. Оборона революции, как видно даже из этого маленького примера, не сводится к обороне границ. Действительный метод обороны состоит в том, чтоб ослаблять позиции империализма и усиливать позиции пролетариата и колониальных народов во всем мире. Невыгодное соотношение сил может заставить, в интересах спасения основной базы революции, уступить врагу много “пядей” земли, как это было в эпоху Брест-Литовска, отчасти и в случае с Восточно-китайской дорогой. И наоборот, более выгодное соотношение сил налагает на рабочее государство обязанность приходить на помощь революционным движениям в других странах, не только морально, но, если нужно, и при помощи вооруженной силы: освободительные войны представляют собою составную часть освободительных революций.

Опыт с Монголией вдребезги разрушает таким образом идеологию консервативного пацифизма, опирающегося на исторические границы, как на скрижали завета. Границы СССР – только временные траншеи классовой борьбы»^[422].