Троцкий, Сталин, коммунизм

Записка Тимашук о неправильном лечении, переданная в МГБ, лежала под сукном около трех лет. Хотя она была передана Абакумовым Сталину, последний не придал ей значения и написал резолюцию «В архив»^[532]. А в июле 1951 года старший следователь МГБ М.Д. Рюмин написал заявление на имя Сталина, по сути – донос на своего начальника Абакумова, и записка Тимашук пришлась Рюмину как раз кстати. Незадолго до этого, 2 марта 1951 года, в Лефортовской тюрьме скончался известный врач Яков Гиляриевич Этингер, арестованный как якобы еврейский националист. В ходе следствия одним из обвинений стала «вредительская деятельность» в области медицины. По словам Рюмина, «рассказав подробно о проводимой вражеской деятельности, Этингер признался также и в том, что он, воспользовавшись тем, что в 1945 году ему было поручено лечить тов. Щербакова (Первого секретаря московской организации ВКП(б) в 1938–1945 годах. – В.С.), делал все для того, чтобы сократить последнему жизнь.

Показания Этингера по этому вопросу я доложил заместителю начальника следственной части тов. Лихачеву, и вскоре после этого меня и тов. Лихачева вместе с арестованным Этингером вызвал к себе тов. Абакумов.

Во время “допроса”, вернее беседы с Этингером, тов. Абакумов несколько раз намекал ему о том, чтобы он отказался от своих показаний о злодейском убийстве тов. Щербакова. Затем, когда Этингера увели из кабинета, тов. Абакумов запретил мне допрашивать Этингера в направлении вскрытия его практической деятельности и замыслов по террору, мотивируя тем, что он – Этингер – “заведет нас в дебри”»^[533].

Между Рюминым и Абакумовым, таким образом, произошел конфликт – первый желал «раскручивать» Этингера по поводу «вредительской деятельности в медицине», второй не хотел разрабатывать эту тему. «…Этингер как на первом, так и на втором допросе ничего конкретного не сказал, никаких доводов и фактов не привел, а то, что он рассказывал на допросе у следователя Рюмина в отношении лечения Щербакова А.С., Этингер объяснил тем, что от него требовали показаний по этому поводу. Из поведения Этингера у меня на допросе я понял, что путаные и неясные показания, которые он давал тов. Рюмину, появились в результате того, что на первом допросе я сам поставил Этингеру вопрос об этом, следователь, очевидно, напрямик его спрашивал. Из всего этого я внутренне пришел к выводу, что мои предположения о каких-либо злонамеренных действиях Этингера в отношении Щербакова А.С. не оправдались», – так объяснял Абакумов свою позицию высшему руководству^[534].