Троцкий, Сталин, коммунизм

Плохи были бы наши дела, если бы наши резервы ограничивались резервами уступок. Мы оказались бы тогда целиком в плену у мелкобуржуазной стихии, особенно если придерживаться политики непрерывных уступок. Взять, например, некоторые, говоря мягко, чрезмерные требования крестьянства. Известные слои крестьянства требуют не только некоторого повышения цен на хлеб. Они, поощряемые кулацкими элементами, требуют еще полной свободы торговли, отмены регулирующей роли государственных органов, отмены заготовительных цен и т. д. Вы знаете, что большинство крестьян не возражает против такого требования. Что ж, может быть, пойти на уступки и объявить теперь полную, неограниченную свободу торговли? Но тогда пришлось бы отменить нэп и ввести капиталистическую систему, ибо нэп означает ограниченную регулирующей ролью пролетарского государства свободу торговли… Наконец, крестьяне могут потребовать от нас свободу организации “крестьянского союза”. Вы знаете, что значительные слои крестьянства, поощряемые кулацкими элементами, несколько раз выдвигали это требование. Что ж, может быть, пойти на уступки? Но тогда нам пришлось бы объявить свободу политических партий и заложить основы для буржуазной демократии»^[237].

То есть Сталин, видя сопротивление чрезвычайным мерам со стороны не только кулачества, но и широких слоев крестьянства, прямо противопоставил политику Советской власти крестьянству как таковому. Это было крутым поворотом не только в политике партии, но и в позиции лично Сталина: в прежние годы он был последовательным противником нажима на крестьянство, выделяя «левый» уклон как наиболее опасный. Теперь же, видя угрозу катастрофы, Сталин и его сторонники в партийном руководстве (Молотов, Каганович и т. д.) не побоялись прямо объявить о «дани», которую крестьянство обязано платить ради нужд индустриализации СССР. В ход, таким образом, пошли уже упомянутые ранее идеи Е. Преображенского:

«Прежде всего о “ножницах” между городом и деревней. Речь шла о том, что крестьянин все еще переплачивает на промышленных товарах и недополучает на продуктах сельского хозяйства. Речь шла о том, что эти переплаты и недополучения составляют сверхналог на крестьянство, нечто вроде “дани”, добавочный налог в пользу индустриализации, который мы должны обязательно уничтожить, но которого мы не можем уничтожить теперь же, если не думаем подорвать нашу индустрию, подорвать известный темп развития нашей индустрии, работающей на всю страну и двигающей наше народное хозяйство к социализму.

Кое-кому это не понравилось. Эти товарищи, по-видимому, боятся признать правду. Что ж, это дело вкуса. Одни думают, что не следует говорить всю правду на пленуме ЦК. А я думаю, что мы обязаны говорить на пленуме ЦК своей партии всю правду. Не следует забывать, что пленум ЦК нельзя рассматривать, как массовый митинг. Конечно, слова “сверхналог”, “добавочный налог” – неприятные слова, ибо они бьют в нос. Но, во-первых, дело не в словах. Во-вторых, слова вполне соответствуют действительности. В-третьих, они, эти неприятные слова, для того именно и предназначены, чтобы они били в нос и заставляли большевиков взяться серьезнейшим образом за работу по ликвидации этого “сверхналога”, по ликвидации “ножниц”.

А как можно ликвидировать эти неприятные вещи? Путем систематической рационализации нашей промышленности и снижения цен на промтовары. Путем систематического подъема техники и урожайности сельского хозяйства и постепенного удешевления сельскохозяйственных продуктов. Путем систематической рационализации наших торговых и заготовительных аппаратов. И т. д. и т. п.»^[238].

На практике чрезвычайные меры по изъятию запасов хлеба у деревенской буржуазии вызвали обострение классовых столкновений в советской деревне. Причем зачастую объектом репрессий становились действительно все крестьяне, а не только кулаки. Это было связано как с нажимом партийного руководства на низовые организации, категоричными требованиями обеспечить сдачу хлеба любой ценой, так и различными «перегибами на местах». Сыграло свою роль и то, что партийные и советские органы на селе за предыдущие годы были немало «засорены» кулаками и их прислужниками. Подобные элементы оказывали сопротивление новой политике, в том числе и в форме репрессий против неимущих слоев деревни под предлогом ее проведения. Известный левый оппозиционер Лев Сосновский в марте 1928 года, находясь в ссылке в Сибири, описывал подобные факты в письме, направленном находившемуся в Алма-Ате Троцкому: