Троцкий, Сталин, коммунизм

Как относиться к этому ставшему отличительной чертой первого рабочего государства (а позже и большинства других социалистических стран) «культу личности»? Казалось бы, для всякого культурно развитого современного человека, тем более коммуниста (который по определению не верит в «идолов» и «героев», видя как достоинства, так и недостатки любого политического деятеля), культ Сталина представляет собой глупость, унижающую достоинство как рабочего государства в целом, так и любого его гражданина. Но даже сегодня мы видим как доходящий до карикатуры культ вождей в КНДР с ее «азиатской спецификой», так и стремление многих российских левых групп воспроизводить культ Сталина либо создавать культы вокруг собственных вождей. Тем более в СССР 1920–1930-х годов отношение широких масс к созданию «героев» было другим. Культ не был порождением воли именно Сталина – примеры, когда он пытался ограничить восхваления, например негативно отозвавшись о книге «Рассказы о детстве Сталина», широко известны, и их достоверность не отрицается даже самыми радикальными антисталинистами^[263].

Особенно резко Сталин отозвался о культе в интервью писателю Лиону Фейхтвангеру от 8 января 1937 года:

«Неприятно, когда преувеличивают до гиперболических размеров. В экстаз приходят люди из-за пустяков. Из сотен приветствий я отвечаю только на 1–2, не разрешаю большинство их печатать, совсем не разрешаю печатать слишком восторженные приветствия, как только узнаю о них. В девяти десятых этих приветствий – действительно полная безвкусица. И мне они доставляют неприятные переживания.

Я хотел бы не оправдать – оправдать нельзя, а по-человечески объяснить, – откуда такой безудержный, доходящий до приторности восторг вокруг моей персоны. Видимо, у нас в стране удалось разрешить большую задачу, за которую поколения людей бились целые века – бабувисты, гебертисты, всякие секты французских, английских, германских революционеров. Видимо, разрешение этой задачи (ее лелеяли рабочие и крестьянские массы): освобождение от эксплуатации – вызывает огромнейший восторг. Слишком люди рады, что удалось освободиться от эксплуатации. Буквально не знают, куда девать свою радость.

Очень большое дело – освобождение от эксплуатации, и массы это празднуют по-своему. Все это приписывают мне, – это, конечно, неверно, что может сделать один человек? Во мне они видят собирательное понятие и разводят вокруг меня костер восторгов телячьих»^[264].

Однако безудержные славословия повторяли как рядовые люди, так и высокие партийные начальники. Такова была выстроенная система – ей требовался единоличный лидер, который «знает, как надо». Был общественный запрос на «Ленина сегодня», коим и был провозглашен Сталин. Заслугой тому были его успешная политика, огромные достижения СССР, осуществленные, несмотря на все трудности.

Борьба между сталинской группой и сторонниками Бухарина стала последним этапом партийных дискуссий 1920-х годов и при этом последним внутрипартийным столкновением вокруг общепартийной линии, которое происходило открыто, с полемикой на партийных мероприятиях и в советской печати. Правые были разгромлены и вынужденно согласились с линией партии. Одновременно в эти же годы окончательно перестала быть сколько-нибудь значимой силой и левая оппозиция: большая часть ее участников отказалась от оппозиционных взглядов, оставшиеся пребывали в заключении и ссылках. Сам Лев Троцкий в январе 1929 года был выслан из страны, его и оставшихся ему верных сторонников партийная пропаганда демонизировала в качестве «контрреволюционеров», откровенно передергивая документы оппозиции, пользуясь их недоступностью для широких масс.

Характерный пример – опубликованная в конце 1928 года заметка Сталина «Докатились», в которой Троцкий и его сторонники обвинялись в борьбе против пролетарской диктатуры на основании, в частности, признания ими допустимости рабочих стачек в СССР^[265]. При этом партийные вожди не вспоминали, что возможность стачек в борьбе против бюрократических извращений рабочего государства допускал, как крайний случай, и Ленин^[266]. Троцкий также в этот период писал о допустимости стачек в СССР очень осторожно: