Троцкий, Сталин, коммунизм

«Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: “Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь”. Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа. Они били и приговаривали: “ты обильная” – стало быть, можно на твой счет поживиться. Они били и приговаривали: “ты убогая, бессильная” – стало быть, можно бить и грабить тебя безнаказанно. Таков уже закон эксплуататоров – бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб – значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч – значит, ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться. Вот почему нельзя нам больше отставать»^[268].

Далеко не случайно эти слова являются одним из любимых мест в сталинском собрании сочинений среди разного рода «патриотических сталинистов». Н. Капченко, принадлежа именно к таким сторонникам Сталина, комментирует сталинскую цитату:

«Такая постановка вопроса руководителем партии коммунистов, помимо всего прочего, выражала не только чисто классовые устремления и цели большевиков по строительству социалистического строя. Она носила гораздо более широкий, поистине универсальный характер, а потому под ней могли подписаться без всякого насилия над своими убеждениями даже противники советской власти. Именно в универсальности постановки вопроса о ликвидации отсталости страны состояла сила сталинской позиции. В конце концов вопрос о том, что большевики делали это, стремясь упрочить свой строй и свою власть, отодвигался на второй план по сравнению с общеисторической значимостью решения данной проблемы для государства в целом. Сталин сумел соединить классовые цели своей партии с общенациональными целями и устремлениями многонационального населения всего советского государства. Именно в этом заключался главный источник жизненной силы такого курса»^[269].

В этих словах есть доля правды – советский социализм по необходимости соединял в себе классовые и «общенациональные» устремления. В этом была как его сила, так и слабость. С одной стороны, идея преодоления отсталости способствовала консолидации всех граждан СССР, включая мелкобуржуазную их часть, не разделявшую по сути пролетарскую коммунистическую программу, однако понимавшую, что победа контрреволюции означала бы огромный откат назад, к дореволюционной дикости. Эта консолидация сыграла немалую роль в великих успехах СССР 1930–1940-х годов, однако она же и привела к компромиссам коммунистов с мелкобуржуазной идеологией, уступкам буржуазному мировоззрению, которое в условиях тех лет было тоже прогрессивным для массы советских людей, вышедших из феодального еще бытия^[270].

Форсированное социалистическое строительство последовавших лет включало в себя немало зигзагов, наступлений и отступлений. Первый период сталинского «большого скачка» (1929–1932) сопровождался пропагандой, во многом напоминавшей времена военного коммунизма. Следствием встряски стало введение карточного распределения всех товаров: как продовольственных, так и промышленных. Известный автор троцкист Вадим Роговин приводит такой пример:

«Когда в начале первой пятилетки советское руководство пошло на введение карточек, это трактовалось сталинской пропагандой не как вынужденная временная мера, а как ступень к полной ликвидации рыночных отношений, прямому безденежному распределению продуктов. “Торговля и рынок, как связующее звено между десятками миллионов мелких земледельцев и крупной промышленностью, – утверждалось, например, в передовой журнала “Большевик”, – начинают преодолеваться, поскольку на базе растущей крупной промышленности начинает преодолеваться мелкое хозяйство в земледелии”»^[271].