Троцкий, Сталин, коммунизм

«Вопрос о применении платформы к каждому данному этапу и к каждому конкретному вопросу, например, к очередной колдоговорной кампании, представляет свои самостоятельные трудности, которые могут быть разрешены только при участии местных, заводских, цеховых единомышленников. Основная наша директива, решающий критерий в этой области – повышение реальной заработной платы. Насчет размеров этого повышения мы выбираем путь переговоров с хозяйственниками, с советскими, партийными и профессиональными органами. Стачка, как указывает резолюция XI съезда партии, есть самое крайнее средство, но отнюдь не незаконное, не антипартийное и не антисоветское. Участие большевика-ленинца в стачке и в руководстве ею может явиться партийным долгом большевика-ленинца, если испробованы все другие пути для обеспечения законных, т. е. реально осуществимых требований массы. Степень реальной осуществимости может быть определена, как уже сказано, путем переговоров, где представители рабочих выслушивают все объяснения и по-настоящему заглядывают в книги. Через кого ведутся переговоры? Это зависит от степени недовольства массы и от силы ее напора. В подходящих случаях большевики-ленинцы будут требовать выбора специальных комиссий, делегаций и пр. для переговоров с Губотделом союза, с Губкомом партии, для хождения в редакции газет, а затем и во все самые высокие учреждения, с точными записями всех хождений по мукам и с докладами перед общим собранием»^[267].

То есть стачка упоминается как крайнее, но допустимое средство, если переговоры зашли в тупик, хотя в целом «мы выбираем путь переговоров», создания «специальных комиссий» и т. д. Естественно, упоминаемое Сталиным определение Троцкого политики партии как «керенщины наизнанку», то есть сползания к буржуазной политике, были неверны, однако обвинение левой оппозиции в превращении в «подпольную антисоветскую организацию» было также далеко от реальности. Троцкисты критиковали политику Сталина в рамках коммунизма, осуществляли то, что ранее считалось законным правом каждого партийца.

В результате «криминализации» деятельности всех оппозиционных течений партийное руководство и его политика впервые после Октябрьской революции оказались вне критики. И такое положение сохранялось вплоть до Перестройки. На протяжении следующих шести десятков лет открытая критика партийного курса и первых лиц партии в СССР стала невозможной. Это явилось одной из основополагающих черт советского социализма, чертой несомненно негативной. Дальнейшая практика показала, что «неприкасаемость» генеральной линии и вождей, «криминализация» любых выступлений против них очень легко оборачивается против марксистов.

Однако генеральная линия сталинского руководства при всем этом была именно коммунистической. Поворот конца 1920-х годов вовсе не был случайным «ультралевым зигзагом», как полагал поначалу Троцкий и многие его сторонники. Это было массированное наступление на советский капитализм, приведшее к созданию основ социалистического строя в СССР. Напомним, что под социализмом мы понимаем, согласно определению Ленина, государственно-капиталистическую монополию, обращенную на пользу всего народа и потому переставшую быть капиталистической.

Отличительной особенностью социалистического строительства в СССР было то, что диктатура пролетариата вытаскивала страну из глубокой отсталости, во многом делала то, что недоделал капитализм. Такова была уникальная ситуация, сложившаяся в России в начале XX века, – рывок на пути социального прогресса, который бы поставил бы ее в один ряд с наиболее развитыми капиталистическими странами, оказался невозможен к осуществлению капиталистическими методами. Социалистическая революция вынуждена была во многих вопросах выводить страну хотя бы на уровень, соответствующий «передовому капитализму». Этот момент хорошо выражен в известнейшем высказывании Сталина: