Трубадура

– Она тебя в гости ждет. Очень. Вот я на Европу уеду, диван в гостиной перейдет в твое распоряжение. Будете вместе болеть за меня.

– Стёпка… ты серьезно? Ты же… – Голос брата звучал тихо. – Ты же сам говорил, что…

– Да мало ли что я говорил? – вздохнул Степан. – Что я – ошибаться не могу, что ли? Ждут тебя, словом. Ждут и очень любят.

Завтра сорок дней. Она обещала поминальный обед для нескольких человек – из числа тех, кто был и в самом деле близок в последние годы деду. Человек шесть от силы. Намекали, что лучше дома, а не в кафе.

Да и ладно. Закажет пирогов, купит конфет и печенья. Пусть посидят старички, повспоминают Павла Корнеевича Дурова. И может быть, в беспросветных последних днях что-то поменяется. Ну а вдруг? Когда-то же это должно случиться? Нужно надеяться.

Через неделю команда едет в Европу. Первые серьезные соревнования в составе национальной сборной. Он в команде уже свой, притёрся. «Как тут и был всегда», – смеётся Артур. Вот на встречу с Каролем Стёпа и прилетел. Степану есть что сказать врачу клуба, который дал ему путёвку на самый верх. Есть что сказать, есть за что поблагодарить. И поздравить Артура с тем, что попал в десятку на Бостонском марафоне. И послушать его рассказ. Он соскучился по Артуру. И по Матушу. И по ребятам, и по городу. Он успел полюбить этот хмурый и холодный город. И не смог возненавидеть, несмотря на то, что о его гранит в мелкое крошево разбилось то, что с точки зрения анатомии разбиться не может. Но вопреки анатомии – вдребезги. И истекай кровью, и выживай как хочешь, и учись заново жить с дырой в том месте, где еще недавно было тепло, где лежала белая ладошка с нежными пальцами, куда ему шептали всякие нежности. А теперь там дыра. Оказывается, люди могут жить с дырой в груди и даже успешно играть в волейбол.

В клубе он провел час. Со всеми пообщался, получил напутствие и кучу советов. А с Артуром они потом еще выпили два чайника японского модного чая в компании французского императора – помимо страсти к марафонам Кароль еще и водил близкое знакомство с «наполеоном» и достоверно знал, где в Питере его пекут самый вкусный. От торта Стёпка отказался, ему сейчас излишеств позволять себе нельзя, и сиротски грыз овсяное печенье, слушая рассказ Артура о марафоне.

– Жаль только, что кроссовки свои везучие стёр до дырок, – сокрушался Кароль.

На одном из марафонов Артур перед самым стартом обнаружил, что расслоилась подошва на левой кроссовке. Его выручила дама – кенийская бегунья с идентичным сорок вторым размером ноги. Тот забег Артур считал первым успехом в своей марафонской карьере, кенийку спустя сутки горячо и искренне отблагодарил в номере отеля, что дало ему полное право снисходительно усмехаться, когда ребята в клубе хвастались своими постельными подвигами. А кроме этого, розовые кроссовки с тех пор стали для Артура символом победы. И причиной регулярных квестов по розыску этого символа редкого неженского размера в различных спортивных интернет-магазинах.

– Придется покупать новые. – Стёпка завистливо покосился на второй заказанный врачом кусок торта.

– Конечно! – фыркнул Артур. – Я в Амстердам без своей розовой прелести не поеду. Жаль, что на твой размер такого цвета обувь не найдешь. Если только по спецзаказу.

– Спасибо, я зелёными обойдусь, – рассмеялся Степан.

Сорок дней назад он, так же, как и Артур, обнаружил, что любимые беговые кроссовки приказали долго жить. И купил новые – счастливого для себя, как он тогда решил, ярко-салатового цвета. Ни фига не счастливый оказался цвет.

Он же их оставил в квартире Туры. В сторону того дома он даже смотреть себе запрещал, когда наведывался в институт, решая свои учебные вопросы – диплом, предзащита и прочие студенческие прелести. Этот дом перестал существовать на его персональной карте города Санкт-Петербурга. А теперь вот, как в каком-то фантастическом фильме, вдруг прорезался, проявился, расталкивая соседние дома, встал на свое место.

У Туры остались его везучие кроссовки. Счастливого цвета. И нужно свое имущество забрать. Перед Европой везение, счастливый талисман лишним не будет.

И вот он у знакомой парадной.

Металлическая ручка холодная. Пальцы помнят ощущение этой ручки. Степан постоял, погладил неровный сварной шов. Домофон приглашающе горел красной точкой.

Сзади раздался недовольный голос:

– Молодой человек, вы заходить планируете?

Степан посторонился, пропуская старушку. И вошел следом. Бабулька на него подозрительно покосилась и стала демонстративно рыться в сумке в поисках ключа, а он поспешил прибавить шагу по солидным дореволюционным и, оказывается, успевшим стать родными, ступеням.

Этаж третий, дверь черного дерматина. Он нажал на звонок. Никто не открывает. Он нажал еще пару раз. Наверное, никого нет дома.

Неожиданно дверь отворилась. Степан увидел тёмный провал коридора и женский силуэт. Он не узнал эту женщину. И сказал:

– Добрый день. Я к профессору Дурову.

Женщина молча отступила, приглашая его войти.

– Извините за беспокойство… – начал Степан.

– Его нет дома, – прозвучал бесцветный ответ.

– А где он? Вернётся скоро?