Трудная книга

Мы читали эти письма группой в несколько человек. Правда, кое-кто из тех, кого метко называют морально одичавшими, отнеслись к переписке скептически, дескать, агитация, «телегу толкают», что на нашем здешнем языке, как вы знаете, означает врут. Те же, кто мучительно ищут свой путь в большую жизнь и напряженно размышляют о наболевших вопросах, касающихся личной судьбы, думали совершенно иначе.

Мне особенно родственно ваше положение и состояние «мятущейся души». Ведь порой все твое существо восстает при виде всех ненормальных явлений в преступной среде, где приходится жить и дышать гнилым воздухом, и тогда чувство берет верх и, если не сумеешь взять себя в руки, получаются срывы. Основное — надо раз и навсегда поставить себя в определенные рамки и знать свои нормы отношения и поведения, воспитывать в себе свои личные положительные стороны и вырабатывать самоконтроль. Тогда и грязь с тебя слезает, как с гуся вода.

В мое сознание не укладываются ваши слова: «ненавижу людей». Только крайний эгоист может это сказать. Как бы ни ломала и ни корежила меня жизнь, я не доходил до такой дикой мысли и всегда понимал, что ненавидеть людей — это гибель. Тогда уж камень на шею и в омут. Это ужасно — ненавидеть людей».

Так говорит человек, осужденный на 25 лет за крупное ограбление и теперь понявший «все концы жизни». А вот другой, 15 лет находящийся в заключении:

«Такому человеку, который не умел правильно ценить свою жизнь и не заметил широких дверей института, трудно понять строй, при котором он живет, и личное ему дороже, чем общее, большое. Если у этой, Маховой, украдут туфли, она будет громче всех кричать: «Засадите этого паразита в тюрьму, он принес мне убыток!» А если обокрадут государственный универмаг — это не ее, она пройдет мимо».

«Я не хочу дойти до состояния Маховой, — пишет третий, — лучше умереть, чем жить среди людей, не веря в них и ненавидя их. Разве это не страшно? Одна среди людей! Живой труп».

Я сознательно привел письма заключенных. Ведь в оценках большинства наших людей можно не сомневаться, но представители злого мира иной раз готовы поставить их под сомнение.

Но вот они же — своя же братия, — не сговариваясь, из разных уголков страны клеймят этого распоясавшегося, дошедшего до крайней степени морального разложения эгоиста. Такова логика жизни.

Выйдя на свободу, Махова поехала на целину, в совхоз, но глаз коллектива, даже коллектива заключенных, не оставил ее и там. Вот что пишут мне о ней:

«Вот теперь она уехала на целину и работает в совхозе (она пишет оттуда нашему начальнику). Пишет, что «не выражается», но это может быть. Махова очень любит, чтобы о ней говорили, а поэтому знает, что о ней будут говорить, если она будет жить в совхозе. Но если бы можно было посмотреть в душу через рентгеновский аппарат, то картина была бы иная. У нее огромное желание жить легко и красиво, но чтобы эта жизнь была бы ей кем-то дана.

Единственно, что спасет ее и удержит в здоровом коллективе, — это ее стремление делать все наоборот. Если сказали, что она не удержится в совхозе, она будет работать назло всем, но не потому, что ей эта работа нравится. Труд для нее — источник денег не для семьи, а для себя. А попробуйте ей предложить неоплачиваемую работу, общественную, но с затратой значительной силы, она освободится от нее любой ценой.

Безусловно, в здоровом коллективе совхоза постараются подтянуть ее, привить ей хорошие качества, но на это потребуется очень много времени и сил. И конечно, коллектив на свободе быстрее добьется от Маховой хорошего поведения, чем в колонии, потому что там сотни хороших, а единицы плохих, вернее, с плохими характерами, себялюбцев.

Мне очень хотелось бы, чтобы Тамара стала хорошим человеком, женщиной скромного поведения, матерью. Ведь если она займет правильное место в жизни, будет радостно и нам, которые еще находятся в местах заключения. Очень хочется, чтобы у нее родилась вера в людей, чтобы она полюбила народ, окружающий ее. Ведь она еще молодая, но характер ей нужно менять, он ее лютый враг».

Все это очень верно — о характере, о преступности, вырастающей из характера, обо всем этом и я настойчиво писал Маховой:

«Если чрезмерно высоко, на первый план, ставить свою собственную личность, вернее, даже персону, «эго», и считать других лишь средством для достижения своих личных целей, это и является одним из основных элементов преступного сознания, может быть, даже его психологической основой. Ведь отсюда и растет преступление: я — все, я — центр, а все остальное — мир, люди, общество — лишь средство для моего существования. А так как это «остальное» тоже имеет свои права, то это «я», «эго» переступает через все общественные права и идет туда, куда ему нужно, куда его тянут личные и обычно более низменные цели.

И вот тогда на него опускается рука общества, ибо общество должно существовать и его законы должны быть выше законов личности, иначе оно распадется и жизнь превратится во всеобщую грызню…