Трудная книга

В процессе работы над «Честью» мне в той же московской прокуратуре, о которой шла речь в связи с делом Алика Федорова, помню, очень нужно было поговорить с одной женщиной-следователем, но она долго не могла уделить мне времени: «У нас очень важное дело». И только потом она мне раскрыла причину. У нее на руках было тоже дело об изнасиловании, но она заподозрила что-то другое. Она очень долго, умно и по-женски тонко вела беседы с этой девушкой и добилась своего: девушка призналась, что изнасилования не было, а в том, что произошло, виновата она сама. Когда же я выразил следователю свое восхищение ее работой, она очень просто ответила: «А как же? Ведь человеку грозила тюрьма!»

Вот это искусство! Работа минского судьи Тарасова и следственных работников, разгадавших «дело» Любы Дублинской, о котором говорилось выше, — тоже искусство.

Или случай, о котором нам поведал журнал «Огонек». Заведующая магазином не успела вечером сдать выручку и заперла ее в ящике стола, а придя утром, денег там не нашла. Началось дознание, и так как ключи от стола были у нее и никаких следов взлома не обнаружилось, то, естественно, на нее пало первое подозрение. Но от имени Фемиды в данном случае выступал умный и честный человек, стоящий, видимо, на точке зрения презумпции невиновности. Поэтому он не спешил с выводами и постарался найти другое объяснение совершившемуся. Он долго искал и наконец нашел вора. Этим вором оказались… крысы. За ночь они перетаскали все бумажки к себе под пол и сделали из них гнездо. Взломали пол, и деньги были возвращены государству, а человеку — честь.

Вот это талант!

В другом месте, другой заведующий оказался в таком же примерно положении. Ночью воры проломили дыру в потолке магазина и совершили крупную кражу. Так объяснил это заведующий. Но один из следователей заметил, что дыра оплетена паутиной. Как же так? Значит, дыра эта была давно? Заведующий растерялся, но продолжал утверждать, что вечером, накануне кражи, дыры не было. И тогда следователь решил проверить: он просидел восемь часов подряд и видел, как на его глазах за это время паук снова оплел дыру паутиной.

Вот это тоже талант и опять та же самая презумпция невиновности!

Случай на войне. В полку поймали шпиона. Это был пожилой, с виду очень нескладный солдат, за что и получил шутливое прозвище — «Чучело». Он сам кому-то многозначительно намекнул, что бывал у немцев, рассказывал, какие он имел с ними разговоры и где бывал. Время военное, и его, конечно, арестовали как шпиона. Но следователем оказался молодой человек, комсомолец, со свежей и умной головой. Кстати, это тот, к которому я впоследствии пришел с тем «сумасшедшим» письмом Сашки Пшеная и который помог мне его выручить. Следователь усомнился во всем этом деле (снова презумпция невиновности) и сделал ряд запросов по частям, о которых говорил шпион. И тогда обнаружилось, что и частей этих нет и места, и даты перепутаны, и установлено было, что на самом деле «Чучело» в это время был совсем в других, далеких от фронта частях и теперь просто похвалялся перед молодыми солдатами своей бывалостью и похождениями. Своего рода солдат Швейк.

Нет, я никак не хочу порочить нашу «Фемиду» — работников следствия, суда, прокуратуры и всю «юриспруденцию». Они делают почетное, общественно необходимое дело, они стоят на ответственном посту, но нужно, чтобы свою вахту все они несли с полной ответственностью, достойно. Об этом писал и А. Ф. Кони, наш выдающийся русский юрист-демократ, настаивая на «опрятности приемов обвинения». Он говорил о нравственной цельности судебного деятеля «на всех ступенях его работы и даже в частной жизни», ибо «стрела тогда лишь бьет высоко, когда здорова тетива».

Этого же требует от юриста и наше общество. В. И. Ленин в письме к наркому юстиции Курскому придавал самому судебному процессу громадное воспитательное значение. М. И. Калинин говорил, что приговор не только должен быть правильным, но и должен быть признан правильным. А потому, обращаясь к судьям, можно было бы с полным правом сказать: когда вы выносите свой приговор, сидящие в зале выносят приговор вам.