Трудная книга

Иначе посмотрел на это чиновник. Перелистывая в порядке надзора страницы «дела», не видя и не слыша человека, ни глаз его, ни голоса, каким он рассказал, в конце концов, суду о своей размолвке с девушкой, о чувствах и сомнениях, прокурор в сухих протокольных записях увидел только голый факт. Его не смутила даже бессмысленность этого факта, что похищена одна только, заношенная и, следовательно, не представлявшая никакой материальной ценности босоножка, для него это был юридический факт: хищение, и со всей ревностью служителя закона он внес протест. Дело было передано в другой участок, а так как Авдеева в связи с этим на собраниях уже стали склонять и спрягать как либерала, потворствующего преступникам, то тот, второй судья, не желая иметь неприятности, «ничтоже сумняшеся» осудил парня на пять лет лишения свободы.

Отбыв срок, парень приехал домой, в Москву, но здесь ему отказали в прописке. Но куда ему было ехать от матери, от родного дома, где он вырос и где он и мог только найти опору в своей новой жизни? Куда и зачем? Руководствуясь этой естественной человеческой логикой, он остался жить у матери без прописки и за это после нескольких предупреждений был привлечен за нарушение паспортного режима. Еще судимость и два года лишения свободы.

Освободился он по амнистии 1953 года и на этот раз был прописан в Москве. Поступил на работу, начал учиться, готовился к экзаменам, а под самыми окнами бездельники до поздней ночи стучат костяшками домино. Раз сказал, два сказал — все тот же стук и дикие, громкие крики. Заниматься никак невозможно. Вышел, поругался, в перепалке его кто-то толкнул, он вырвал с корнем куст цветов и ударил им обидчика по лицу. Новый протокол, новое дело и новый срок.

Теперь с тремя судимостями о возвращении в Москву не могло быть и речи. Поехал в Калинин — отказали, поехал в Рязань — отказали, он нигде и никому не был нужен. И парень махнул на все рукой. Тут же, конечно, подвернулись «дружки», угнали автомобиль, сбыли его за бесценок какому-то преуспевающему дельцу, сошло, понравилось и стали заниматься этим, пока не попались. По случайности судить его пришлось тому же Авдееву, и парень ему прямо сказал:

— Теперь что ж? Теперь дело ясное! Сколько дадите-то?

Так вырос у нас один лишний преступник, и нужно откровенно признать: искусственный преступник.

Потому что причина этого лежит не в социальных, экономических и политических основах нашего строя, не в закономерностях советского общества, а в искажении этих основ и нарушении подлинных закономерностей нашей жизни. Его создали холодные и безразличные люди, во имя общества и именем общества причинившие не пользу, а вред этому обществу. Это о них сказал Ленин: «Формально правильно, а по существу издевательство». И это против них, а не против подлинных, честных и самоотверженных служителей Фемиды, защитников народа направлены и эти строки. Мы не хотим, чтобы жертвой чьего-то произвола, нечестности или душевной сухости были наши дети, наши братья, сограждане. Мы не хотим, чтобы в результате чиновничьего произвола и бездушия молодежь без самой крайней необходимости попадала в тюрьму, которая всегда останется тюрьмой и рассадником зла, и несла оттуда в общество новые порции зла. В этом мы все кровно заинтересованы — мы, общество, люди, народ.

Ведь суд, в конце концов, не бухгалтерия, где, как у нас часто говорится, заработал — получи. Ведь еще А. Ф. Кони предлагал думать о том, «чем выразится действие наказания в будущем». А потому в решении вопросов: виновен — не виновен, наказать — не наказать, а если наказать, то как — всегда нужно помнить о моральной стороне дела, тщательно взвешивая все плюсы и минусы, учитывая и положительное и отрицательное влияние их на дальнейшее формирование общественных нравов.

Есть такая легенда. Шли два брата, один — женатый, семейный, другой — холостой. Встретился им злой человек, и, обороняясь, женатый убил его. За это братьев стали судить. И тогда холостой брат сказал: «Это сделал я». Он пожалел детей своего старшего брата. Но старший брат не захотел принять такую большую жертву и сказал: «Нет, это сделал я!» И как их ни допрашивали, оба стояли на своем. И тогда судья — он оказался мудрым судьей — решил:

— Отпустим их обоих, чтобы добрые чувства не исчезали в народе.

Пусть это сказка, но сказка умная, ибо общественное здоровье заключается, прежде всего, в добрых чувствах, живущих в народе.