Трудная книга

Во-первых, упрекая других в трусости, нужно быть самому смелым, а автор этого письма не решился поставить под ним свою фамилию. Однако я ему верю и знаю, что все, о чем он говорит, бывает. Но ведь все, о чем пишет автор письма, в повести есть, вторым или третьим планом, но есть. Почему же, «забыв» об этом, он не хочет верить автору повести в другом — в существовании той, по-настоящему хорошей колонии, которая им описана? Я утверждаю, там нет ничего приукрашенного. Наоборот, то, что в повести упомянуто лишь в проекте (празднование дня рождения, музыка в столовой во время воскресного обеда), в этой колонии существовало уже в действительности. И начальник ее (по повести подполковник Евстигнеев, в действительности майор Степан Евдокимович Петров, правда, работающий теперь в другом месте) — живой человек, действительно носивший среди ребят кличку «Огонек».

Я помню нашу первую с ним встречу. Поезд пришел в шесть часов утра. Степан Евдокимович встретил меня на вокзале, отвез в отведенную для меня комнату и тут же сел, поджав под себя ногу, и горячо, увлеченно стал рассказывать о колонии, о ребятах, о трудных ребятах, в частности об одном, по кличке «Сала», который был весь разрисован татуировками, украсившими впоследствии в повести Мишку Шевчука, и который, освободившись, работал где-то на Урале газосварщиком. А потом я читал письма, полученные «Огоньком» от его бывших воспитанников, полные самой искренней сыновней признательности.

Потом сменился начальник, но колония осталась такой же, как говорится, «активной» и во многих отношениях передовой: там, например, впервые организовали коллектив по производственному принципу. А вот ее новый начальник — подполковник Д. Ф. Шашило: в противоположность живой, подвижной и эмоциональной натуре «Огонька» это человек сдержанный, вдумчивый, твердый. У него высшее образование, и еще до войны он был директором школы. Войну он прошел всю как комиссар крупного воинского соединения, воевавшего в районе Мурманска, где раз тонул и два раза был ранен. После войны он был направлен в органы МВД и до сих пор работает там. Имея высшее образование, он пошел дальше, без отрыва от своей тяжелейшей работы он заканчивает аспирантуру. В частности, это с его слов я во всех подробностях записал историю о том, как (по повести) Мишка Шевчук рот зашил.

Вот другая колония, для взрослых, где начальник — кандидат наук, а в коллективе воспитателей — 18 человек с высшим образованием. Я знаю по переписке и лично и других великолепных работников и хороших, мыслящих людей. Из них я не могу не назвать того самого капитана П. Г. Михеева, о котором упомянул в предыдущей главе в связи с делом Анатолия Касьянова. Кстати сказать, через его умные руки прошел и Егорка Бугай, которого читатель, может быть, помнит по «Чести». На одной из научно-теоретических конференций Петр Гаврилович сделал, например, очень интересный доклад о режиме и дисциплине в колонии, трактуя понятие дисциплины как понятие прежде всего нравственное и политическое. И тогда, как утверждает он, воспитание самодисциплины выступает на первый план. Общая дисциплинированность должна стать внутренним убеждением человека и проявляться как нравственная привычка независимо от того, находится ли он под непосредственным наблюдением или нет.

Таковы живые, конкретные люди, которых я лично видел и лично знаю и уважаю и за которыми несомненно стоят многие и многие другие честно и самоотверженно работающие, чтобы поставить на ноги тех, кто сбился с пути.

Все это я говорю к тому, чтобы ответить не только моему критику, но и тем, которые пишут уже не о подполковнике Евстигнееве, не о колонии из «Чести», а о тех конкретных местах, где им приходится отбывать заключение, и о тех людях, начальниках и воспитателях, от которых в значительной степени зависит их судьба. И хочу сказать прямо и честно: много горьких, иной раз убийственно горьких, а главное, справедливых слов в их адрес приходится читать мне и выслушивать. Я не хочу повторять их здесь не для того, чтобы «замазать» этот вопрос. Наоборот, я считаю необходимым во весь голос сказать о недостатках в деле перевоспитания людей, которых общество решило изолировать от себя. И я совершенно согласен с одним из моих корреспондентов из «того мира»:

«Это страшная ошибка, если общество просто отгораживает себя тюрьмой от правонарушителей и правонарушителей и не интересуется, к чему это приводит».

Да, очень верно, общество не может отгораживаться от тех, кого оно изолировало от себя. Оно не может не помнить, что пройдет время и отбывшие наказание снова вернутся в жизнь, обществу не может быть безразлично, кем они вернутся. А потому его не может не интересовать, как идет дело в этих самых местах изоляции и к чему приводит. Оно не может не знать и сильных и слабых сторон этого процесса.

Кстати, подобные вопросы ставят в своих письмах заключенные.